Миры Роберта Хайнлайна. Книга 7 - Роберт Хайнлайн

— Это верно, но я многому научился у своего дяди. Он был великим математиком. Его именем не названы теоремы, и все-таки он был великим математиком, по-моему. — Макс сделал паузу. — Я не знаю, как это тебе объяснить; необходимо прибегнуть к уравнениям. А, придумал! Ты можешь дать мне этот шарф?

— Да, конечно, — Элдрет сняла с шеи шарф.

Он представлял собой тонкую ткань с напечатанным фотоспособом изображением Солнечной системы — сувенир празднования юбилея Солнечного Союза. В середине шарфа виднелось Солнце с расходящимися лучами, окруженное орбитами планет Солнечной системы, да еще с несколькими пролетающими кометами. Масштаб был очень приблизительным, и шарф был совершенно бесполезен в качестве структурной модели, но ничего лучшего у Макса не было. Юноша расправил шарф и показал пальцем:

— Вот Марс.

— Ты прочитал название, — хихикнула Элдрет. — Пытаешься провести меня, да?

— Помолчи минуту. А вот Юпитер. Чтобы попасть с Марса на Юпитер, нужно пролететь отсюда сюда, правда?

— Разумеется.

— Но если я сложу шарф так, что Марс окажется прямо на Юпитере? Что помешает тебе просто шагнуть с одной планеты на другую?

— Да ничего, по-моему. Но то, что получается с шарфом, не выходит в действительности. Ты согласен?

— Да, особенно вблизи звезд. Но стоит удалиться от звезды на порядочное расстояние, принцип действует великолепно. Видишь ли, в этом и заключается аномалия, — когда пространство сложено и расстояние полностью исчезает.

— Значит, космос искривлен.

— Нет, я тебе говорю! Смотри, я всего лишь сложил твой шарф. Я не растянул его и не нарушил его форму, даже не смял. Вот и космическое пространство точно такое же — оно сжимается подобно комку ненужной бумаги — не искривляется, а просто сжимается. Разумеется, через дополнительные измерения.

— Не понимаю, почему «разумеется».

— Математика гиперпространства очень проста, но о ней трудно говорить, потому что ты не представляешь себе само пространство. Космос — наш космос — можно сжать до таких размеров, что он поместится в кофейной чашке, да-да, в кофейной чашке, все сотни тысяч световых лет. Конечно, речь идет не об обычной кофейной чашке, а четырехмерной.

Девушка вздохнула.

— Я не понимаю, как вместить в четырехмерную кофейную чашку обычный кофе, не говоря уж о целой Галактике.

— Это не составит никакого труда. Ведь ты можешь запихнуть свой шарф в наперсток, верно? И здесь тот же принцип. Но позволь мне закончить. Принято считать, что невозможно превзойти скорость света, по крайней мере не в нашем космическом пространстве. Это одновременно верно и неверно. Это…

— Как может принцип быть одновременно верным и неверным?

— В этом и заключается одна из аномалий Хорста. Невозможно двигаться со скоростью, превышающей скорость света в нашем космосе. Если такое произойдет, ты вылетишь за его пределы. Но, если превзойти скорость света там, где пространство сжато и конгруэнтно, ты снова появишься в нашем космосе, — но уже на огромном расстоянии от исходной точки. Насколько велико это расстояние, будет зависеть от того, как сложено пространство. А это в свою очередь зависит от массы в пространстве; они связаны между собой очень сложным образом, который нельзя объяснить словами, но можно рассчитать.

— Предположим, ты совершишь это в любом месте?

— Так произошло с первыми астронавтами, попытавшимися прибегнуть к такому способу перемещения в пространстве. Они не вернулись. Именно поэтому разведывательные полеты так опасны; исследовательские корабли сталкиваются с аномалиями, свойства которых были рассчитаны, но не испытаны на практике. Поэтому астрогаторам и платят так много. Им приходится направлять корабль в место, которое они не видят, вести корабль со скоростью, едва уступающей скорости света, и делать это в совершенно точно рассчитанный момент. Стоит ошибиться на ничтожную величину или попытаться срезать путь, основываясь на неопределенности, — и произойдет катастрофа. Сейчас мы мчимся с ускорением в двадцать четыре «д» с того самого момента, как покинули пределы атмосферы, но не замечаем этого, потому что заключены в поле разрывности с искусственной силой тяготения в одно «д», то есть равной земной. Это тоже одна из аномалий. Но мы уже приближаемся к скорости света, к пределу Эйнштейна; очень скоро мы рванемся вперед подобно тому, как выпрыгивает арбузное семечко, сжатое между большим пальцем и указательным, и появимся из гиперпространства недалеко от тета Центавра на расстоянии в пятьдесят восемь световых лет. Все очень просто, если расчеты сделаны верно.

Элдрет вздрогнула.

— Ты хочешь сказать, если мы выйдем из гиперпространства.

— Ну что ж… можно выразить мою мысль и таким образом. Но прыжки через гиперпространство все-таки менее опасны, чем путешествия на вертолете. Ну рассуди сама; если бы не было аномалий, мы бы никогда не сумели достичь звезд — расстояния слишком велики. Но, оглядываясь назад, мы видим, что вся эта пустота не может быть реальной — аномалии не могли не существовать. Именно это любил говорить мой дядя.

— Надеюсь, он был прав, хотя я и не понимаю этого. — Девушка встала. — Но что я понимаю совершенно точно, так это то, что мне нужно мчаться галопом к себе в каюту, не то миссис Дюмон может передумать. — Она в последний раз приласкала Мистера Чипса и передала маленькую обезьянку Максу. — Будь другом, убаюкай ребенка.

Глава 8

Три способа преуспеть

Макс хотел не спать во время первого прыжка, но все-таки заснул. Переход состоялся сразу после пяти утра по корабельному времени. Когда в шесть часов юношу разбудил сигнал подъема, все уже закончилось. Он поспешно оделся, проклиная себя за то, что проспал, и поспешил на верхние палубы. Пассажирские коридоры над палубой «В» были пустынны и тихи; даже те пассажиры, что вставали первыми, проснутся не раньше, чем через час. Макс вошел в гостиную и направился к смотровому иллюминатору, установленному здесь для пассажиров, любящих наблюдать открытый космос.

Звезды выглядели как обычно, однако знакомые с детства созвездия исчезли. Только Млечный путь, наша собственная Галактика, казалась неизменной — для этой гигантской звездной спирали диаметром в несколько сотен тысяч световых лет едва заметное перемещение меньше чем на шестьдесят световых лет было крайне незначительным.

Среди массы звезд выделялась одна исключительно яркая звезда бело-желтого цвета; Макс решил, что это и есть тета Центавра, солнце Планеты Карсона, их первая остановка. Опасаясь быть застигнутым на палубе для пассажиров, юноша ушел через несколько минут.