Корпорация - Виктория Беляева

23

9 сентября 2000 года, суббота. Байкальск.

Истекала вторая неделя с того момента, как стартовала в Байкальске предвыборная кампания. Город уже запестрел предвыборными плакатами – от черно-белых, в размер писчей странички, невнятных бумажонок, размноженных на ризографе, до полноцветных гигантских полотнищ, покрывающих стены домов с первого по пятый этажи.

Уже завертелись на местных телеканалах многочисленные рекламные ролики, на которых кандидаты с перекошенными от актерских усилий лицами, намекали, что единственное спасение избирателя от текущих крыш, разбитых дорог и растущей инфляции – это за него, кандидата, отданный на выборах голос.

Уже поползли по городу темные, нехорошие слухи о людях, вчера еще уважаемых и солидных: кандидат К., владелец городских пекарен, что-то такое, оказывается, в свой хлеб добавляет, от чего даже и у крепких мужиков случаются сексуальные конфузы и падает общий тонус; кандидат Б., профессор экономики, и вовсе, говорят, педик проклятый, несмотря на наличие цветущей супруги и троих детей; кандидат С. сидел по молодости за хулиганку, а после сильно пил, кандидат М., главврач городской больницы, ворует наркотики и их продает, иначе откуда бы у него дача в два этажа, с каких таких доходов?…

Объемы потребления хлеба в городе снижались с каждым днем, студенты профессора Б. смотрели на преподавателя, давясь смешками, вокруг городской больницы устроен был пикет общества «Матери против наркотиков», а технологи, заполонившие гостиничные номера, продолжали выпекать о своих соперниках новые слухи – все более жуткие, все более нелепые…

Предсказания Кана сбылись: расклеены были по городу плакаты, на которых губернатор Терских, раскинув руки на берегу Байкала, утверждал «Это моя земля!», и в первую же ночь плакаты были испохаблены. Черным маркером по диагонали крупными, как пирожки, буквами, выведено было на каждом: «Не твоя. Наша!». Прохожие, останавливаясь у поруганных шедевров, глумливо хихикали. В тот же день любопытствующие могли заметить, как неизвестный в замшевой куртке встретился в городском сквере с тремя хмурыми подростками и каждого оделил белым конвертом, в котором шуршало. Подростки, приложив к груди руки, что-то горячо ему пообещали и скрылись за углом, где ждали их еще человек двадцать, и начался дележ радужных бумажек из конвертов. А человек в замшевой куртке вышел на дорогу, поймал таксомотор и отбыл в направлении профилактория, где и отчитался перед Дежневым:

– С мальцами расплатился… Если потребуется – еще помогут.

В соседней с дежневской комнатке молодая девица с остервенением молотила по клавишам, выражая лицом брезгливое отношение к продукту собственного творчества. Рядом, отделив себя от мира наушниками, в которых грохотало, будто летели под откос бесчисленные поезда, сладострастно улыбался монитору молодой человек с усиками и тоже что-то писал. Заглянувший на мгновение Дежнев поинтересовался:

– Над чем трудимся?…

– Похвальбушка Ларионову, – ответила девица и сморщила носик пуще прежнего.

– Негатив про Терских, – отрапортовал благостный молодой человек.

Дежнев кивнул и исчез в дверях. Ловко обогнув шарахнувшуюся от него старушку, прижимавшую к груди баночку для сбора анализов, он вихрем промчался по коридору и заглянул в другую комнату:

– Ну что?…

Кивавший в телефонную трубку бородач от трубки оторвался, кивнул Дежневу:

– Сейчас, Дима… Сейчас привезут…

И тут же дверь за дежневской спиной распахнулась, и сильно пахнущий бензином молодой человек в бейсболке осведомился:

– Куда разгружать?…

– Сюда, сюда… – засуетились и бородач, и Дежнев, пропуская в комнату еще двоих с тяжелыми кипами чего-то бумажного, бумагой же обмотанного и перехваченного шпагатом.

Спустя три минуты в комнате толкались все имевшиеся в наличии члены группы, исключая троих, отрабатывающих с Ларионовым встречу с трудовым коллективом плодоовощной базы. Вдоль одной из стен вырос штабелек бумажных тюков, один из которых был уже распотрошен, а содержимое его загуляло по рукам собравшихся.

Ни с чем не сравнимый запах свежей типографской краски заполнил комнату. Только что присланный из Москвы тираж газеты, газеты, неслыханной для Байкальска – дерзкой и безбашенной – прибыл в штаб, чтобы нынче же ночью быть отправленным по торговым точкам и начать назавтра смущать избирателя…

– Класс, класс… – Дежнев быстро проглядывал газету, единым взглядом оценивая и верстку, и циничные карикатуры на каждого из кандидатов, тексты же были ему знакомы до зубовной боли – писала их все та же парочка райтеров, строчившая сейчас хвалебную песнь Ларионову и пакостную правду о Терских, – Хорошо сработали… класс…

Тут же Дежнев подскочил к телефону, набрал номер и сообщил в трубку:

– Прибыл… вечером машину, как договаривались… ага, ага…

И едва он трубку положил, как девушка-социолог тронула его за рукав. В глазах ее, за толстыми-претолстыми стеклами очков, светилось тихое торжество, в руке же она держала листок, куда и тыкала наманикюренным пальчиком:

– Догоняем, Димуля…

И сразу газета была брошена и забыта, и группа ринулась к листку со свежими результатами замеров.

– Терских – тридцать четыре процента, – сообщил Дежнев, подымая глаза от листка, – Ларионов – двадцать пять!…

– Вау!… – понеслось со всех сторон, – Ура!…

– За две недели – на семь пунктов… Димка, у нас офигенные шансы!…

– Девять процентов разрыва, это ерунда, нагоним…

– А Терских-то ведь падает!…

– Ненамного, всего на два…

– Да если даже всего на два!… Это в разгар-то компании!… А что будет к концу, когда он со своей мордой просто всем надоест?…

– Сплюнь, не загадывай…

Дежнев же уже выбрался из комнаты и пересек коридор. В своем номере он первым делом схватился за телефон и набрал Москву.

– Привет, Димон, – ответила Москва ленивым голосом Кана, – Новости?…

– Новости, – бодро отозвался Дима, – Терских упал на два. Мы выросли на семь. Разрыв – девять.

– Хм… сказала Москва и замерла надолго. А, отмерев, сказала следующее, – Дим, вы там того… не увлекайтесь… шесть недель впереди… этак вы вообще губера замочите, – и в трубке тихо хихикнули, – А уроните Терских – выборы сорвете нафиг, а нам это, сам понимаешь, не нужно… нам процесс важен, Дим… не результат…

– Угу, – буркнул Дежнев, погасая, – я помню, помню…

24

11 сентября 2000 года, понедельник. Москва.

Теплый и ясный выдался день, и не дождило. Шины шуршали по высохшим тротуарам по-летнему, курили на крыльце Центрального офиса мужчины в хороших пиджаках и неброских галстуках, провожая благосклонными взглядами мимо спешащих блондинок. Здесь же, на крылечке, стояли и курили двое, вовсе на этих мужчин непохожие: мальчик лет тридцати с бачками и щипаной челочкой, девочка лет сорока в растянутом свитере.

– Ты, то есть, не в курсе? – уточнил мальчик, задумчиво почесывая впалый живот, – Блин, и я тоже… Звонит Артем. Приезжай!… Срочно!… А что у вас?… А там увидишь!…

– Та же хрень, – басом ответила собеседница и плечами пожала, – Тайны мадридского двора…

Тут подошел к ним третий, в джинсовой куртке и с волосами до плеч:

– Ждете?… А я думал, опоздаю… – он пожал парню руку, а женщине кивнул, – Григорий Янин, журнал «Портфель»…

– Анна Франк, – снизошла женщина, а в ответ на выпученные глаза нового знакомца пояснила, – Фамилия такая… не виновата я… – кисло улыбнулась привычной шутке, – «Финмаркет».

– Ну, тему вам тоже не сообщили? – ревниво осведомился новенький, – Или я тут один непросвещенный?…

– Все мы тут такие! – успокоил щипаный, снова почесал живот и предложил, – Давайте подниматься, что ли… скоро уже…

И они прошли внутрь.

– Пресса?… – спросил один из тех, кто был в пиджаке.

– Ну… – ответил второй, – Вот им сейчас сюрпризец-то будет…

Не прошло и минуты, как стали стекаться к офису все новые и новые личности, при первом же взгляде на которых становилось ясно, что в офисе этом они не работают и работать не могут: слишком вольная одежда, слишком неподобающее выражение лиц – презрительно-независимое… В «Росинтер» стекались журналисты.

В вестибюле их встречал один из ребят Артема Еремина, лысеющий юноша с длинной шеей, трогательно торчащей из тугого белого воротничка. Длинношеий улыбался сладко и испуганно, провожал к окошечку, где гостю выправлялся временный пропуск, провожал к лифту… На третьем этаже, у лифта же, пришедших поджидал второй юноша – низкорослый и коренастый, но необычайно шустрый – и провожал в конференц-зал.

Там хозяйничал Еремин. Кому-то жал руки, кого-то нежно обнимал, долго хлопая по спине и приговаривая: «Старик… сколько лет, старик!…», с кем-то обменивался визитными карточками и интимно уговаривал не стесняться, звонить, если что… Телеоператор с миллионом кармашков на кожаном жилете выставлял длинноногую камеру, у стола выступающих возилась унылого вида радиокорреспондентка, прилаживая микрофон, никак не желавший держаться в штативе… Здесь же прогуливающийся Леонид Щеглов нервно взглядывал на часы и с завистью – на Еремина: Тема, бывший журналист, опоздания пишущих предвидел и был спокоен, в то время как привыкший к воинской дисциплине Щеглов из себя выходил – сколько ж можно!…