Мой мир - Лучано Паваротти

— Скажи, ты переспал с Джуди? Он удивился:

— Нет.

Потом обратился к Владимиру:

— А ты?

— Нет.

— Я тоже нет, — сказал я. — Тогда чего же мы все здесь стоим?

Долгие годы в Нью-Йорке у меня работал шофером чудесный человек, уроженец Ямайки Уинстон Дэли. В очередной раз приехав в город, я с нетерпением ждал встречи с ним, чтобы порадовать его хорошей новостью: рассказать о предстоящих в 1995 году больших гастролях по странам Южной Америки. Уинстон очень расстроился, когда узнал, что мы не включили в свой маршрут Ямайку. Он все говорил и говорил, как там были бы счастливы послушать меня, как много он рассказывал обо мне своей семье…

Я обратился к Тибору с просьбой включить в наше турне и Ямайку. Он ответил, что остров слишком мал — нельзя будет покрыть расходы по устройству концерта под открытым небом.

— А можно ли устроить концерт, если я откажусь от гонорара?

— Это другое дело, — ответил Тибор.

И мы включили Ямайку в план наших гастролей.

Наверное, одна из причин того, что у меня столько добрых друзей, — это мое хорошее отношение к людям. Я не осуждаю их за дурные поступки — считаю, что у каждого на это есть свои причины. Николетта думает иначе, но она очень молода: ей чуть больше двадцати. Познакомившись с кем-нибудь, она иногда говорит:

— Этот человек неумный…

Или:

— Какой неприятный.

Я отвечаю ей:

— Зачем так судить? В каждом человеке есть хорошее, и тебе нужно только это увидеть. Ты тратишь время попусту, выискивая отрицательные черты. Если будешь поступать так, всегда найдешь плохое и никогда не увидишь хорошего.

Адуа тоже говорит, что я слишком многое прощаю. И обе обращают мое внимание на то дурное, что сделал мне тот или иной человек, спрашивая, как после этого можно к нему хорошо относиться? Но мне кажется, что эти люди в тот момент не могли поступить иначе. Ведь они не хуже других, и наверняка в них тоже есть что-то хорошее. Вот, например, один из организаторов конного шоу, который исчез с большой суммой денег, которые мы заработали. И хотя потом мне пришлось оплачивать все счета, его имя до сих пор стоит в программе среди других основателей нашего шоу. Если я случайно встречусь с ним, то поздороваюсь, как и прежде.

Адуа, да и некоторые другие считают, что в этом есть что-то ненормальное. Может быть, они правы, но жизнь коротка, и одним везет в ней больше, другим меньше, а в сущности, все мы одинаковы.

Глава 15: ЖИЗНЬ НА ВИДУ

Избрав жизнь артиста, невольно перестаешь быть застенчивым и сдержанным. Для того чтобы стать известным, артисты прилагают немало усилий. И когда они достигают желаемого, оказывается, что известность им уже в тягость. Годами они пытаются привлечь к себе внимание публики, а когда завоевывают его, то хотят, чтобы их оставили в покое. Я стараюсь быть не таким, и, кажется, мне это удается. Когда-то в детстве я был единственным мальчиком в доме, где жило много женщин, и я получал от них внимания, наверное, больше, чем нужно. Признаюсь, что мне это нравилось. Хочется верить, что я этим не злоупотреблял.

После «Концерта трех теноров» и других телешоу мирового масштаба, освещавшихся средствами массовой информации, после выступлений в разных странах я сделался известным. Мои аудио- и видеозаписи расходятся большими тиражами. Но у меня есть и собственное объяснение причины моей популярности: люди, однажды увидев мои габариты, уже не забудут меня.

Но, несмотря на это, меня часто не узнают. В общем-то, приятно, когда люди подходят к тебе на улицах или останавливаются у твоего столика в ресторане. Это признание, и разве может такое огорчать? Мне часто говорят, что по отношению ко мне подобные знаки внимания проявляются чаще, чем по отношению к другим известным людям. Если это правда, то я рад.

Не думаю, что это происходит потому, что меня любят больше. Наверное, так получается потому, что люди убеждаются: я и в жизни тот же человек, которого они видели по телевидению и, надеюсь, полюбили. Им также видно, что я вовсе не считаю себя лучше тех, кто неизвестен. Есть немало знаменитостей, которые очень стараются создать вокруг себя атмосферу исключительности и превосходства. Они делают это для того, чтобы другие их не беспокоили. Я пытаюсь создать у людей впечатление, противоположное этому: они должны видеть, что я нормальный приветливый человек — такой же, как и они. Если люди подходят ко мне, это не должно огорчать: пусть они убедятся — это тот самый человек, которого они полюбили благодаря телевидению. Иногда они бывают не уверены и спрашивают что-нибудь вроде: «Вы Паваротти?» Я обычно отвечаю: «Кажется, да». Это не самый умный ответ, но что еще можно сказать?

Я слышал, что однажды кто-то подошел к Элизабет Тейлор, когда она выходила из машины, и спросил, действительно ли это она? Кинозвезда, должно быть, была в плохом настроении, потому что ответила: «А вы думали кто? Ален Делон?» Когда меня спрашивают, Паваротти ли я, одна моя половина хочет воскликнуть: «Нет! Я Элизабет Тейлор», но другая, лучшая часть, улыбается, показывая, что я рад тому, что меня узнали.

Когда в Нью-Йорке стоит хорошая погода и я смотрю из окна на Центральный парк, то не в силах больше оставаться дома. Мне хочется выйти и погулять — как и всем другим людям. Тогда я говорю Николетте: «Собирайся на пикник». Мы идем в парк и садимся на первую же скамейку. Иногда мы берем с собой фрукты, сыр, минеральную воду. Если благодаря диете я в хорошей форме, то могу позволить себе пару горячих сосисок, которые так люблю. До чего приятно обедать на свежем воздухе! Иногда ко мне подходят, но редко: ньюйоркцы привыкли видеть знаменитостей.

В общем-то, мне приятно быть среди людей, но не всегда. Например, когда хочется посидеть с друзьями в ресторане, а кто-то постоянно подходит к нашему столику и начинает заговаривать со мной. Чаще всего это происходит почему-то именно в ресторанах. Люди замечают меня и начинают думать: «Ну и что! Ведь здесь едят. Вот и Паваротти здесь тоже обедает». И ничего тут не сделаешь. Когда сидишь за столом, то не можешь скрыться. Вот почему в ресторанах мне трудно уединиться с приятелями.

Должен признаться, что когда люди подходят беспрестанно во время обеда, это начинает раздражать. Ведь от этого страдают те, с кем я сижу за столиком: беседа наша прерывается, кроме того, они должны выслушивать, как этому человеку нравится мое пение. Но я стараюсь не высказывать недовольства: подошедший человек не знает и не может знать, как часто мне приходится оказываться в такой ситуации. Если я чувствую, как внутри начинает возникать раздражение, то подавляю его.