Мария-Антуанетта - Эвелин Левер

Король заболел. Чувствуя неуверенность своей власти перед нервным, нерешительным, а иногда и жестоким монархом, Ломени де Бриен искал поддержки у королевы. Она слушала его, как никогда еще не слушала ни одного своего советника. Архиепископ предложил ввести ее в состав Совета, она начала участвовать в министерских собраниях.

После роспуска ассамблеи положение ухудшилось. Министр, который хотел утвердить через парламент свои финансовые реформы, по-прежнему получал отпор со стороны знати. Но судьи, словно в отместку монархии, отказались поддерживать новую систему налогообложения и потребовали, чтобы король утвердил их особое положение в государстве. Призывая к собранию Генеральных штатов, они втайне мечтали об аристократической революции, которая бы ограничила королевскую власть. Несомненно, судьи не ожидали, что Генеральные штаты ограничат их собственную власть. Как бы то ни было, Людовик XVI проявил твердость, и судьям пришлось уступить.

6 августа Людовик XVI вызвал к себе судей, чтобы заставить их зарегистрировать новую систему налогообложения. Министр финансов, который говорил от имени монарха, напомнил им, что король является единственным «администратором своего королевства», отвергнув тем самым идею о созыве Генеральных штатов. Обсуждая принудительное решение о регистрации налога, судьи изложили свое решение, отказавшись от этой процедуры, и попросили открытия судебного дела против деятельности Калона, что означало практически обвинение самого короля. Осознавая серьезность противостояния, Ломени де Бриен предложил королю разогнать парламент. В ночь с 1А на 15 августа министры получили приказ отправиться в Труа. Волевое решение положило конец долгой борьбе парламента и монархии. Людовик XVI был уверен в своем праве на этот шаг, но никогда не был так растерян и даже испуган. Он продолжал следовать советам Ломени де Бриеиа. Впервые с момента вступления на престол его личность была так подавлена.

26 августа Ломени де Бриен был назначен первым министром, такой чести король не оказывал никому, даже своему наставнику Морепа. Столь быстрое назначение после роспуска парламента могло быть расценено как триумф абсолютизма. Не было никаких сомнений в том, что Мария-Лнтуанетта вдохновила мужа на этот шаг. Назначение Ломени де Бриеиа укрепляло в королеве веру в свою власть. Прежде всего она хотела облегчить участь своего мужа, который нес на себе непосильное бремя власти. Король принял это решение без малейшего энтузиазма. Однако это не беспокоило королеву.

Назначение архиепископа повлекло за собой ряд министерских изменений. Сепор и Кастри оказались в немилости, поскольку не разделяли взглядов де Бриена на внешнюю политику. Это стало поводом для их отставки. Оба военных министра отказались становиться «союзниками архиепископа». Итак, пост военного министра де Бриен отдал своему брату, пост морского министра графу де Лузерну, племяннику Молезерба. Государственный советник Ламбер заменил Лорана де Вильделя. Только Бретель и Монморен оставались на своих постах. Королева не принимала никакого участия в назначениях. Она полностью положилась на архиепископа и аббата Вермона, который тоже принимал активное участие в министерских назначениях. Тем не менее ее обвиняли во всех переменах. Непопулярность де Бриена, который прослыл лютым врагом парламента, в конечном итоге падала на нее.

По всему Парижу ходили слухи и не умолкали разговоры о короле, королеве и их министрах. Бросались обвинения в непомерных тратах, которые стали причиной финансового кризиса. «Невозможно пресечь недовольные разговоры. Народ был охвачен гневом, сотни людей отправлялись в тюрьму, однако гнев становился все сильнее и это угрожало революцией — таково мнение французской полиции. Понятно, что популярность, которой лишился король, не вернется к нему никогда, сколько бы усилий и времени он для этого ни потратил», — никогда еще Мерси не изъяснялся столь печально и тревожно в своих официальных рапортах за все свои годы службы французским послом. Повсюду требовали созыва Генеральных штатов, как если бы Франция внезапно лишилась правительства.

Памфлеты и фривольные стишки стали символом того времени, и королева была их излюбленной темой. По-прежнему всплывала история с ожерельем, о которой якобы писали все английские газеты, но никому не доводилось читать этих статей. По рукам ходили даже карикатуры, на которых можно было увидеть Марию-Антуанетту, оседлавшую троянского коня вместо с бароном де Бретелем и архиепископом де Бриеном. «Не стоит бояться, они не греки», — можно было прочитать под этим рисунком. Из-под полы продавали картину под названием «Франция больна». Это было гротескное изображение королевской семьи. Подобные картинки продавались со словами: «Король пьет, королева ест, а народ кричит». В Лондоне были выгравированы восемь портретов: Шилперик и его жена Фредегонда, Шарль IV и Изабелла Баварская, Генрих II и Екатерина Медичи и, наконец, Людовик XVI рядом с пустым медальоном. А в парижском театре публика аплодировала стихам Атали:

Смешай все замыслы жестокой королевы,Изволь, Господь, извольИ обрати весь страшный груз ошибокВ губительный конецДля праздных королей.

Отныне имя королевы было связано с образом проклятых королей.

Когда в Художественном салоне была открыта выставка, то картину, изображавшую французов, прогоняющих англичан, после того как Изабелла Баварская отдала корону своему сыну, изъяли из страха «возникновения ненужных ассоциаций и странных намеков». Как на грех, художница Виже-Лебрен, не успевая закончить портрет королевы с ее тремя детьми, повесила пустую раму, которая оставалась незаполненной несколько дней. Свято место пусто не бывает, и в пустом проеме кто-то написал: «Вот он дефицит!». Мадам Дефицит — таким было новое прозвище королевы.

Глава 20. СОМНЕНИЯ

За несколько месяцев королева поняла, что стала объектом ненависти всей нации и ее муж был слишком слаб для того, чтобы противостоять оппозиции, которая отчаянно боролась с абсолютизмом. Она поддерживала во всем де Бриена, единственного человека, который, как ей казалось, был способен противостоять натиску и показать свою власть. Мерси был занят только внешними проблемами, не оказывая на нее никакого влияния в вопросах, которые касались внутренней политики, и говорил с королевой лишь о конфликтах с Турцией, Россией и Австрией, ее же они совершенно не интересовали. В надежде на укрепление альянса он старался всеми силами убедить ее в силе своего влияния.