Крадущаяся Тьма - Линн Флевелинг

Юноша обнаружил, что у него трясутся руки. Он тоже сделал большой глоток сладкого крепкого вина и ощутил, как по телу разлилось тепло.

— Ты просто скажи мне все, ладно? Что бы это ни было. Серегил несколько мгновений молчал, его лицо было неразличимо в темноте. Потом он показал на луну:

— Когда я был ребенком, я часто убегал из дому по ночам, чтобы погулять в лунном свете. Я больше всего любил середину лета: люди со всего Ауренена тогда собираются у подножия горы Бардок, чтобы дождаться полнолуния. Когда луна всходила над горой, мы все начинали петь, тысячи голосов сливались в гимне драконам. И они пролетали для нас на фоне луны и вокруг вершины горы и тоже пели свои песни и выдыхали красное пламя.

Я раз или два пытался петь этот гимн здесь, но хочешь верь, хочешь нет, у меня просто ничего не получалось. Без всех остальных я совсем не мог петь Песнь Дракона. И похоже, что уже никогда ее не спою.

Алек почти воочию увидел описанное Серегилом: тысячи красивых сероглазых людей в белых туниках и сверкающих драгоценностях, собравшихся под полной луной и поющих в унисон. Здесь, в унылом зимнем парке, он ощутил ужасную тяжесть расстояния, разделившего Серегила и тех людей.

— Ты надеялся, твоя сестра объявит, что ты можешь вернуться домой, да?

Серегил покачал головой:

— На самом деле нет. Так оно и вышло.

Алек опустился на бортик фонтана рядом с другом.

— Почему тебя выслали?

— Выслали? Я был объявлен вне закона, Алек. Вне закона за предательство и убийство, в котором я оказался замешан, когда был еще моложе, чем ты теперь.

— Ты? — задохнулся юноша. — Я… я не могу в это поверить. Как это случилось? Серегил пожал плечами:

— Я был глуп. Я влюбился и позволил страсти, истинной любви, как я тогда думал, лечь между мной и Адриэль и другими, кто пытался меня спасти. Я не знал, что мой возлюбленный просто использует меня, не знал его истинных намерений, но так или иначе человек погиб, и виноват в его смерти был я. Детали не имеют значения. Я никогда никому не говорил о них, не собираюсь это делать и сейчас, Алек. Возможно, когда-нибудь… Дело кончилось тем, что двоих — в том числе меня — выслали, остальных казнили, кроме моего возлюбленного: он бежал.

— Значит, в Скалу с тобой прибыл еще один ауренфэйе?

— Захир-и-Арингил не вынес изгнания. Он прыгнул за борт с камнем на шее, как только берег Ауренена скрылся из глаз. Я едва не сделал того же — и тогда, и много раз впоследствии. Большинство изгнанников рано или поздно кончают жизнь самоубийством. Но это не для меня. Во всяком случае, пока.

Немногие дюймы, разделявшие их, казались длинными холодными милями. Стиснув в руках флягу, Алек спросил:

— Почему ты рассказываешь все мне сейчас? Это как-то связано с тем, что говорил Нисандер?

— Определенным образом. Я не хочу, чтобы между нами оставались секреты после всего случившегося сегодня. — Он снова глотнул вина и потер глаза. — Нисандер все время… с тех пор как тебя увидел… хотел, чтобы я рассказал… — Серегил повернулся к юноше и положил руку тому на плечо. — Алек, ты фэйе.

Наступила тревожная тишина.

Алек слышал слова Серегила, но их смысл, казалось, не доходил до него. Он думал по дороге из дворца о множестве неприятных возможностей, но такая не приходила ему в голову. Юноша почувствовал, как фляга выскользнула из его пальцев, увидел, как она покатилась по мокрой увядшей траве.

— Этого не может быть! — прошептал он дрожащим голосом. — Отец ведь не…

Но внезапно все части головоломки встали на место: расспросы Серегила о его родителях, завуалированные намеки Нисандера, слухи о том, что они с Серегилом родичи. Тяжесть открытия заставила его покачнуться. Серегил крепче сжал его плечо, но Алек едва заметил это.

— Моя мать.

— Хазадриелфэйе, — мягко сказал Серегил. — Из тех, что жили за перевалом Дохлого Ворона — ты ведь там родился.

— Но как ты можешь это знать? — прошептал Алек. Ему казалось, что надежная земля ускользнула из-под его ног и он оказался в незнакомом и непонятном месте. Одновременно он чувствовал, что все каким-то ужасным образом сходится: и нежелание его отца говорить о матери, и его подозрительность, и его холодность… — Может быть, она все еще живет там?

— Помнишь, я рассказывал тебе, как хазадриелфэйе покинули Ауренен много, много лет назад? О том, как отличаются их обычаи от наших? Они не терпят чужаков, особенно людей, и убивают полукровок, если те рождаются. Каким-то образом твоя мать сумела надолго скрыться от своего племени — достаточно надолго, чтобы повстречать твоего отца и родить тебя, но, должно быть, соплеменники в конце концов выследили ее. Даже если бы она вернулась по своей воле, все равно наказание за побег и связь с человеком — смерть. Чудо, что тебе с отцом удалось бежать. Он, должно быть, был необыкновенным человеком.

— Я никогда его таким не считал. — Сердце Алека колотилось так, что в ушах стоял гул. Как много всего на него обрушилось… — Не понимаю. Как ты можешь обо всем этом знать?

— Наверняка — не могу, но такое предположение соответствует всему, что нам известно. Алек, тот факт, что ты фэйе, — несомненен. Я заметил признаки на первое же утро там, в горах, но не хотел этому верить.

— Почему?

Серегил поколебался, потом тряхнул головой.

— Я боялся, что ошибаюсь, вижу то, что хочу увидеть. Но моя догадка не была ошибкой — твои черты, сложение, то, как ты двигаешься… Микам сразу же это заметил, а потом и кентавры, и Нисандер, да и другие в Ореске. Тогда, в первую ночь, как мы перебрались в «Петух», я снова ушел, помнишь? Я отправился к оракулу Иллиора, чтобы задать ему совсем другой вопрос, но во время прорицания он заговорил о тебе, назвал тебя «дитя земли и света» — Далны и Иллиора, человека и фэйе; усомниться в смысле его слов невозможно. Нисандер с самого начала хотел, чтобы я рассказал тебе, но…

Волна гнева прорвалась сквозь оцепенение Алека. Он вскочил на ноги, пошатнувшись, повернулся лицом к Серегилу и выкрикнул:

— Почему же ты не рассказал? Почему все эти месяцы молчал? Снова тот же трюк, как тогда на улице Колеса?

В лунном свете на лице Серегила — наполовину черном, наполовину белом как мел — сверкнули глаза.

— Ничего похожего!

— Ах, нет? — продолжал кричать Алек. — Но тогда почему, будь оно все проклято! Почему? Почему ты мне ничего не сказал?

Серегил, казалось, съежился. Он опустил голову, положил руки на колени, потом глубоко вздохнул.

— На это нет единственного ответа. Сначала потому, ; что я не. был уверен. — Он покачал головой. — Нет, это неправда, в душе я был уверен, но не смел разрешить себе поверить.

— Почему?