Кочевник - Саймон Хоук

— Этот мой сын переспал с грязной эльфийской девчонкой и даже заимел щенка от нее! — закричал его отец так яростно, что все остальные члены племени бросились к ним. — Никогда я не думал, что мои старые глаза увидят свет такого дня!

— Отец, послушай меня, — попытался сказать Огер, но не смог перекричать шум, который поднялся после крика вождя.

— Ты обесчестил меня! — ревел отец, указывая на него. — Ты обесчестил все племя! Ты обесчестил всех халфлингов на свете!

— Отец, ты не прав-

— Молчи! Никто не разрешал тебе говорить! Да лучше бы ты переспал с горной кошкой, чем с эльфийкой! Больше ты не мой сын! Ты даже не настоящий халфлинг! Ты проклят и обесчещен, и мы должны очиститься от скверны, которую ты принес в племя! Слушайте меня, мой народ! Огер больше не мой сын! Я, Рагна, вождь Калимора, проклинаю его и осуждаю на смерть в огне, мы сожжем его и вместе с ним эту болезнь, которую он принес с собой! Уберите его с моих глаз!

Они набросились на него и схватили его, ругаясь и осыпая непрерывными ударами, потом надежно привязали к стволу дерева агафари, а сами пошли за хворостом для очистительного костра. Рано утром они проведут Ритуал Очищения, и каждый член племени формально откажется от него, проклянет его перед лицом вождя, и когда солнце сядет, они сожгут его.

Поздно ночью, когда все разошлись, мать Огера подошла к нему. Она встала перед ним со слезами на глазах спросила, почему он сделал такую отвратительную вещь, зачем он принес столько горя в ее сердце. Он хотел было попытаться объяснить ей, но сразу же понял, что это бесполезно, она не поймет, и не сказал ничего.

— Почему ты даже не хочешь говорить со мной, мой сын? — спросила она.

Он взглянул на нее, ища понимание в ее глазах. Он не увидел ничего. Но возможно еще была надежда, последняя. — Освободи меня, Мама, — сказал он. — Если я обесчестил племя, по меньшей мере дай мне уйти и я вернусь туда, где меня любят и принимают. Я вернусь к своей жене и сыну.

— Я не могу, — ответила она. — Хотя это разбивает мое сердце, слово твоего отца закон. Ты сам знаешь это.

— То есть ты разрешаешь мне умереть?

— Я должна, — сказала она. — Я должна думать и о твоих братьях и сестрах. Ради них я не могу вызвать ярость твоего отца. Да тебе уже некуда возвращаться.

Он взглянул на нее с внезапным подозрением. — Чти ты имеешь в виду?

— Твой отец послал бегуна к Безликому.

— Нет! — сказал Огер с ужасом. — Только не это!

— Ты ничего не можешь сделать, — сказала она. — Воля твоего отца закон. А я никогда не видела его в такой ярости. Он поклялся, что смоет кровью позор, который ты принес в племя, и он попросит Безликого наложить заклятие на Бегунов Луны, которое убъет их всех, до последнего младенца.

— Но они не сделали ничего!

— Они осквернили сына Рагна, — сказала она, — и тем самым осквернили Рагну. Он наложит на них проклятье, и никто не отговорит его.

— Освободи меня, Мама! Пожалей, освободи меня!

— Чтобы меня осудили на то же самое, от чего ты убежишь? — сказала она. — Чтобы твоих братьев и сестер сожгли на этом самом месте? Как ты можешь даже просить меня об этом! Верно, эльфы запачкали тебя своей скверной, и даже сейчас ты думаешь только о себе, а не о нас.

— Я думаю не о себе, а о моей жене и сыне, и обо всем маленьком племени, которое не сделало ничего, чтобы оскорбить вас!

— Да, я вижу твои настоящие чувства, вижу, кому принадлежит твоя преданность, — сказала она. — Рагна был прав. Ты больше не Огер. Ты больше не мой сын. Ты заботишься о племени проклятых эльфов больше, чем о своей собственной семье и о своем народе. Ты больше не халфлинг. Мой сын мертв. Я всегда думала, что он умер больше пяти лет назад, и я была права. Я всегда буду лить слезы о нем. Осталось только это.

Она повернулась и ушла прочь, оставив его одного, хотя он кричал и бился, стараясь порвать свои узы. Но они были очень крепки, и убежать было невозможно.

Они спустились с низких северных склонов предгорий, чтобы пересечь маленькую долину на краю пустыни, за которой, насколько глаз мог видеть, лежала неровная, зазубренная линия высочайших пиков Поющих Гор. Когда они подошли к долине, они увидели, очень далеко от себя, даже Зуб Дракона, высочайший пик Атхаса. Кетер видел его в своих видениях, и он верил, что именно там они найдут пирену. Когда он рассказал им, что их поиск почти закончен, Бегуны Луны очень обрадовались, и начали пересекать долину, направляясь к горам. В этот момент на них обрушилась песня.

Меньше чем через час они все были мертвы. Аларон стоял один среди их упавших тел, потрясенный и оцепенелый. Всю его душу терзал ужас, это было намного больше чем то, что он мог вынести, и он совершенно не понимал, что случилось. Его мать лежала у его ног, ее невидящие глаза были широко открыты, она прикусила себе губы в агонии, которая исказила и заморозила ее черты. Он наклонился к ней и позвал ее по имени, потом заплакал, но она не ответила. Она никогда не ответит ни ему, ни кому-либо другому.

Кивара, мертвая, лежала рядом с ней, а недалеко от Кивары Эйрон и Поэт, его юные товарищи по играм, они все вместе играли, а потом вдруг они все закричали и попадали на землю, сжимая себя за горло и извиваясь от смертельной боли, пока не испустили дух. Кетера, их могущественного вождя, больше не было. Один за одним они падали на землю, сраженные какой-то страшной, невидимой силой, и теперь остался один Аларон, почему-то совершенно нетронутый, когда невидимая сила убивала одного за другим всех членов племени. Наполненный ужасом и беспомощный, он смотрел, как гибнет его племя, гибнет в ужасных муках.

Теперь он стоял и бессмысленно смотрел на искаженные, выгнутые тела, лежавшие вокруг него на песке. Это зрелище было слишком страшно, чтобы его юный рассудок мог его вынести. Он стоял, тяжело дыша короткими, нервными вздохами, задыхаясь и чувствуя страшное давление в своей маленькой груди, слезы текли по его щекам и он жалобно выл. А потом что-то внутри его треснуло.

Он повернулся и пошел в пустыню, не зная, куда он идет, не думая, впрочем он даже не мог думать. Он просто поставил одну ногу перед другой, не видя куда идет, потом другую перед первой, потом он сделал несколько шагов и пошел быстрее, а потом побежал.

Хныча и тяжело дыша, он бежал все быстрее и быстрее, стараясь убежать как можно дальше от того ужаса, который лежал за его спиной. Он бежал в пустыню, все дальше и дальше, вдыхая горячий, сухой воздух, но невыносимая тяжесть, лежашая на его груди, заставляла его корчиться, извиваться и мычать от боли. Он бежал все быстрее, никогда в жизни он не бегал так быстро, он бежал до тех пор, пока у него не кончились все силы, но что-то в его сознании сломалось задолго до того, как его мышцы перестали работать. Он упал, воя, на песок пустыни и его пальцы начали скрести его, он ухватился за эту обожженную солнцем землю чтобы не вывалиться из этого мира.