Мы дрались с «Тиграми» - Артем Драбкин

Команду выздоравливающих направили в дом отдыха в город Бердск. Мы там набирались сил, я стал уже играть в волейбол, купался в речке, и в конце августа я предстал перед комиссией. Сидят три человека: начальник госпиталя, замполит и еще кто-то. Спрашивают: «Рогачев, как дела?». — «Здоров». — «Куда?» — «На фронт». — «У тебя же рана еще не закрылась. Покажи» Я показал. Ранка покрывалась корочкой, и опять сочился гной из ребер. — «Будем надеяться, что заживет. Может быть, тебя не на передовую? Какое у тебя образование?» — «Среднее. 10 классов». — «Аты, может быть, загибаешь?» — Многие себе прибавляли, чтобы, может быть, куда-то пристроиться. — «Да нет. У меня сохранилась выписка из диплома». — «Дай посмотреть». Достал ее. Она такая грязная, в желтых кровавых пятнах. Когда я уходил на фронт, этот листок, не знаю зачем, взял с собой. Положил его в боковой карман брюк в пакет вместе с другими документами, так он со мной и прошел всю войну. Не знаю, как он уцелел… Посмотрели: алгебра — отлично, тригонометрия — отлично, литература, русский — отлично. У меня была только одна тройка, остальные 4 и 5. Что-то они между собой переговорили: «Ладно, Рогачев, команда 65». Я вышел в коридор. Другие выздоравливающие выходят. Кому куда: команда 70, команда 71. А я все сижу и жду, когда будет кто-нибудь еще в команду 65. Эти ребята группируются, им выписывают предписания, а я сижу и сижу. Уже народа совсем мало осталось. Я стал беспокоиться, спрашиваю: «Кто еще команда 65?»

Никого. Потом выходят и выносят мне предписание в город Томск, на улицу Никитинскую, дом 23. Собрался. Особенно собираться и нечего было: на мне потрепанная фронтовая форма, маленький кисетик, табачок, небольшой вещмешок. Приехал я в Томск рано утром. Решил сначала осмотреть город. Дошел до университета. Полюбовался на реку Томь. Потом пошел по улице Ленина. Город живет обычной жизнью, газировкой торгуют. Вдруг сзади: «Товарищ боец!» — Стоит патруль, офицер и два солдата. — «Вы что здесь делаете? Ваши документы». Посмотрели: «Зачем вы здесь ходите? Улица Никитинская вот там». Делать нечего, надо идти. Нашел улицу, подошел к высокому каменному забору, за которым виднелись пушки, гаубицы 152-миллиметровые, еще старые, 37 года, и красивое белое здание. На плацу солдаты занимаются строевой подготовкой. Я хотел на фронт, а тут, оказывается, опять учеба, строевая подготовка. Мне так не хотелось, а что делать? Помаялся я перед воротами. Дежурный: «Что ходишь, боец?» — «Меня направили», — показал документы. — «Что пугаешься? Заходи». Вот так я попал в 1 — е Томское артиллерийское училище. Ускоренный десятимесячный курс командиров взводов 152-, 122-миллиметровых гаубиц. Меня в карантин, а потом началась интенсивная учеба по тринадцать с половиной часов ежедневных напряженных занятий. Но я рвался на фронт. Как-то приехали отбирать в десантники. Я еще в Ефремове ходил в аэроклуб, но не окончил его, а брали только тех, кто окончил и имел прыжки с парашютом. Много народу на отбор пошло, все сказали, что прыгали, но на слово нам не поверили — отобрали только тех, у кого были документы, подтверждавшие, что он прыгал. Было желание пойти на фронт, продолжать сражаться, победить. Но пришлось учиться — боевая подготовка, теория, практика, стрельбы. 20 апреля на выпускном экзамене я командовал боевой стрельбой — подготовил данные, командовал. Отстрелялся на «отлично». И мне присвоили звание «лейтенант», тем, кто сдал на «хорошо» и «удовлетворительно», — «младший лейтенант». Через пять дней нас-откомандировали в распоряжение командующего артиллерией Красной армии в город Коломну Московской области. Дали нам денежное пособие — рублей 700, которые мы буквально за неделю израсходовали. Мы прибыли. Нас опять посадили за высокий забор в бараки на деревянные нары. Питание было плохенькое. Супчик такой… легкий, чтобы ребята не засиживались, а рвались на фронт. Каждый день из частей приезжали представители и вербовали. Нужно в такую-то часть, кто согласен — выходи. Часто приезжали из истребительно-противотанковых полков. Пожилые, офицеры-фронтовики, из попавших в резерв, всячески старались избежать попадания в эти части. Они привыкли с гаубицами в полутора-двух километрах от линии фронта стоять. А попасть в истребительный полк, да не дай бог на «сорокапятки»!.. Хоть и тяжело в тылу сидеть, а они не шли: «Мы не подготовлены». Когда нас, шестерых молодых ребят из Томского училища, допекло такое полуголодное существование, мы решили: «Довольно здесь в резерве сидеть, пойдем, ребята, в истребительный полк». Нас отвезли на машине километров семь от Коломны в Коробчеево. Там формировался 1513-й истребительно-противотанковый артполк. В окрестностях Коломны формировалось несколько истребительных полков, в том числе наш. Исполняющим обязанности командира полка был назначен майор Зыль Василий Константинович, впоследствии Герой Советского Союза. Полк получил материальную часть — 45-миллиметровые орудия образца 42-го года, и мы начали тренировки.

В марте 1943 года на Урале формировался Уральский добровольческий корпус. По штату каждой танковой бригаде был положен ИПТАП. Однако в Челябинской 62-й танковой бригаде истребительного полка не было. К нам под Коломну приехал командир корпуса генерал-лейтенант Родин Георгий Семенович. Нас подняли по боевой тревоге. Вывели в поле и дают задание — поразить амбразуру на дистанции 800 метров. С третьего снаряда мы ее поразили. Наша батарея отстрелялась отлично и остальные четыре тоже. По итогам этих стрельб полк влился в состав 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса.

Ну немного скажу о «сорокапятке». В полку было пять батарей по четыре орудия в каждой. Тянули их американские «виллисы», к которым цепляли прицеп, а к нему уже орудие. «Виллис» — замечательная машина, подвижная, мощная, низкая. Ее можно прямо на огневую подогнать. Сама пушка очень хорошая. Прицел с четырехкратным увеличением. Бой очень точный, как у винтовки. На 500 метров в амбразуру промахнуться практически невозможно. Если точно навел, снаряд летит, траекторию не меняет. Конечно, в бою многое зависит от наводчика. У него должны быть очень крепкие нервы. Вокруг него разрывы, пули свистят, рядом раненый товарищ падает на станины, а он должен хладнокровно наводить. Командир взвода в бою находится на полтора метра вправо от орудия, командир орудия — слева. Я командую, командир орудия повторяет мои команды: «Левее, ориентир такой-то. Прицел такой-то. Снаряд такой-то. Огонь!» А когда сам стреляешь, свой выстрел слышишь, он глушит, особенно бронебойный. И тебе не страшно — ты больше не слышишь, как стреляют, только видишь, как кто-то падает раненый или убитый. А потом ты так увлечен боем, вносишь поправки, командуешь, опять стреляешь и забываешь про то, что в тебя стреляют. Думаешь только о том, как бы поразить цель. У нас такого не было, чтобы во время боя у орудия находились только наводчик и заряжающий — там все номера нужны, и все работают. Расчет орудия состоял из шести человек. Я уже говорил, что слева от орудия стоит командир расчета. Место первого номера — наводчика — слева от казенной части орудия. Справа стоит замковый, второй номер, за спиной наводчика — третий номер, заряжающий. За ним 4-й и 5-й номера — правильные, стоят бок о бок. В расчете пулемета не было. Личный состав был вооружен автоматами немецкими и нашими. Я сам носил ППШ, TT и «вальтер». Оружия всегда было много.