Падение царского режима. Том 4 - Павел Щёголев

Когда я об этом передал А. Н. Хвостову, а он гр. Татищеву, то они решили, что будет лучше, если гр. Татищев представит Штюрмеру поднесенную им вниманию государыни записку, о коей я уже упомянул, а на словах оттенит критику мероприятий Барка, к последнему времени состоявшихся. Так как у них в Петрограде черновика от записки не оказалось, то я отдал им оставшийся у меня экземпляр доклада гр. Татищева. На другой день, явившись с гр. Татищевым к Штюрмеру, по окончании своего доклада, когда Штюрмер проводил меня из кабинета в приемную, я представил ему гр. Татищева, остававшегося, во время моего пребывания в кабинете, в приемной. Штюрмер любезно принял гр. Татищева, попросил в кабинет, взял от него записку, согласился, как мне передавал гр. Татищев, по выходе от Штюрмера, с его взглядом и обещал ему свое содействие. После этого по словам А. Н. Хвостова, Штюрмер ему сообщил о благоприятном впечатлении, вынесенном им от знакомства с гр. Татищевым. Были ли и какие предприняты дальнейшие шаги гр. Татищевым и А. Н. Хвостовым в освещении кандидатуры гр. Татищева — я не знаю, так как в это время последовал разрыв между мною и Хвостовым, но, судя по событиям, я думаю, что, после ухода Хвостова, гр. Татищев сам отказался от дальнейших попыток сближения с Штюрмером. Отношения гр. Татищева к Воейкову и А. А. Вырубовой остались хорошие, что он и использовал во время судебного разбирательства дела Мануйлова.

8.

[А. Н. Хвостов и его положение при дворе. Конфликт А. Н. Хвостова с Дрентельном. Перлюстрация писем к царице и Вырубовой. Распутин и вел. князья Павел и Михаил Александровичи. Охлаждение Александры Федоровны к вел. княгине Елизавете Федоровне. Дело о похищении иконы казанской божьей матери.]

Этого дела я коснусь впоследствии. Обстановку событий этого времени я подробно, правдиво и насколько сохранила моя память, изложил при случае моего участия в деле назначения членов кабинета этой поры, чтобы показать, какими влияниями и соображениями руководились все те, кто принимал в этих назначениях участие. Но ведь невольно должен возникнуть вопрос о том, почему А. Н. Хвостов, хотя бы и в преследовании личных планов подготовки будущего удобного ему состава, не имея ни высочайших обещаний председательского кресла, ни полномочий советчика, мог осмелиться вмешиваться в функции, относящиеся, по существу, к сфере прав председателя совета. Более подробно я коснусь этого вопроса впоследствии; теперь же отмечу, что назначение А. Н. Хвостова состоялось в тот период, когда у государыни императрицы окончательно созрело все время поддерживаемое в ней близкими к ней лицами и в особенности Распутиным решение о необходимости, при сложившихся условиях политической внутренней жизни страны, серьезность которых она сознавала, иметь около себя государя и августейшего наследника, за жизнь которого она постоянно опасалась как в сфере личной, так и государственной, только своих людей, в личной преданности которых она не могла сомневаться. Эту мысль государыня внушила и государю и с этой точки зрения надо смотреть на все вопросы о назначениях этого последующего периода. А. Н. Хвостов, как я уже отметил, был известен и ранее государю и, по словам В. Н. Клевцова[*] и приведенному выше рассказу Распутина, мысль о привлечении его к руководительству министерством внутренних дел возникла еще после смерти П. А. Столыпина.

Свою преданность престолу и самодержавным началам А. Н. Хвостов подчеркнул тем, что, оставив губернаторский пост, пошел в Государственную Думу и не только сел на правых скамьях, но и добился звания председателя правой фракции; при представлениях государю он даже в дни докладов на посту министра всегда надевал значок союза русского народа, украшенный лентами, чего никто из сановников правых убеждений как прошлого времени, так и последнего периода не делал. Близкие лица, мнением которых государь дорожил, к А. Н. Хвостову относились хорошо и о его начинаниях и трудах отзывались с похвалой, сам А. Н. Хвостов усвоил при докладах систему докладов Сухомлинова на посту военного министра, умел вести доклад, учитывая особенности характера его величества, снабжался материалом, дающим возможность затронуть разнообразные вопросы, провести свою или узнать точку зрения государя на интересующий предмет. Наружность и подкупающие своей правдивостью глаза скрывали внутренние его побуждения, и, подобно впоследствии Протопопову, он выдвигал и государю, и государыне, Вырубовой и Распутину и вначале мне идейную сторону его бескорыстного желания быть в переживаемое время полезным государю, отмечал, что он человек с огромным состоянием (которое, в значительном большинстве, принадлежало не ему, а жене), учитывал отношения государя к лицам и событиям, умело использовывал их. Таким образом, доверие к нему росло, и если бы не ряд ошибок в последующем, о чем я скажу в свое время, Россия имела бы его на посту председателя совета после ухода Штюрмера, срок нахождения которого у власти был бы не очень продолжителен.

Ко всему тому, что я уже сказал, чтобы охарактеризовать А. Н. Хвостова и его приемы при докладах и тем не дать повода думать, что у меня говорит исключительно личное к нему чувство, я коснусь только одного события, связанного с уходом от двора близко стоявшего к государю с молодых лет, в ту пору флигель-адъютанта Дрентельна. Когда, с выступлением[*] Воейкова, после смерти Дедюлина, на пост дворцового коменданта, начался постоянный уход близко стоявших к государю лиц свиты, сумевших заслужить к себе нерасположение со стороны ее величества, то в числе очень немногих остался полк. Дрентельн, который одновременно со мной был в Киевском университете, но на старшем курсе; знаком я с ним не был. Полк. Дрентельн любил государя, и его величество находил удовольствие проводить с ним часы досуга в разговорах на разные темы, а в особенности во время путешествия, о чем, в свою очередь, докладывали посылаемые в командировку при августейших путешествиях чины департамента полиции. Имя Дрентельна, в связи с теми или иными политическими или же придворными кружками, в мое время не упоминалось. Пред назначением А. Н. Хвостова и в первое время назначения он мне говорил о своем свойстве с Дрентельном[*] и о хороших с ним отношениях. Через некоторый промежуток времени, когда уже начались разговоры о лицах, нас поддерживающих, взволнованно[*] рассказал мне, а затем и кн. Андроникову о том, что Дрентельн заявил, что знакомство А. Н. Хвостова с Распутиным и поддержка, оказываемая последним А. Н. Хвостову, настолько его, Дрентельна, возмущают, что он, при встрече с А. Н. Хвостовым, ему руки не подаст. Это А. Н. Хвостова сильно задело не только лично, но и ставило в очень тяжелое положение в виду предстоявших выездов его в ставку с докладами, где государь предполагал остаться на продолжительное время и где Дрентельн, находясь в свите, был в постоянной близости около государя, почему, таким образом, трудно было избежать встречи, в особенности за завтраком и обедом, на которые почти всегда приглашались государем приезжающие с докладом лица. Официальное положение министра и связанные с этим знаки внимания к нему в таких случаях подчеркивали, зачастую, значение и силу доверия тому или другому министру, оказываемого со стороны государя, и разнообразили обстановку жизни ставки. Поэтому А. Н. Хвостов понимал, какая бы получилась богатая пища для разговоров не только в ставке, но и в Петрограде, а затем и в Думе, если бы Дрентельн, действительно, демонстративно подчеркнул свое отношение к нему.

Хотя я и кн. Андроников и указывали Хвостову, что Дрентельн, находясь в присутствии государя, едва ли позволит себе привести эту угрозу в исполнение, и что при том количестве лиц, которые сходятся к высочайшему столу, можно затянуть с кем-либо до выхода государя разговор, избежать необходимости подходить ко всем собравшимся, тем не менее, А. Н. Хвостов хорошо понимал возможность случая столкнуться с Дрентельном и вне высочайшего присутствия и неизбежность неловкости своей с ним встречи. Поэтому он решился обратиться к государыне и А. А. Вырубовой, Распутину и даже не захотел считаться с тем выставляемым ему мною доводом, что это может повлечь за собою еще большие осложнения, так как, при существовавших отношениях государыни императрицы к Дрентельну, может последовать удаление Дрентельна, которое вызовет разговоры и в армии, и в петроградском обществе, и в Государственной Думе, совершенно не отвечая поставленной нами программной задаче. Здесь, кроме подготовительного письма, посланного кн. Андрониковым и, если не ошибаюсь, и А. Н. Хвостовым Воейкову, который в отношении взгляда на лиц, окружающих государя, придерживался точки зрения государыни, А. Н. Хвостов сам принял самое близкое участие в соответствующем освещении возможного столкновения его в ставке с Дрентельном, указав Распутину и А. А. Вырубовой, усилия которых в борьбе с Дрентельном до сих пор не были успешны, насколько важно использовать этот момент для подорвания доверия у государя к Дрентельну и незаметного, затем, его удаления из ставки с соответствующим назначением к командованию армейской бригадой. При этом А. Н. Хвостов выставил себя страдальцем за интересы государыни и особо близких ей лиц и выразил надежду, что государь не допустит в ставке возможности такого скандала, в отношении преданного ему и государыне верного слуги.