Соколиная охота - Павел Николаевич Девяшин

Это он все время держал за спиной раскладной нож, догадался Нестеров и, бросив взгляд на так и не выпущенный из пальцев пистолет, подумал:

"Даже теперь еще не все потеряно!".

Впрочем, эта мысль имела явный привкус самообмана.

Господи, отчего перед глазами так мельтешат кроны сосен. И как они прекрасны на фоне серо-василькового неба!

Глава двадцать девятая

– Даже теперь еще не все потеряно!.. – пробормотал граф Киселев и потянулся к колокольчику, вызвать слугу.

Запахнув поверх несвежей сорочки халат, Павел Дмитриевич сунул босые ступни в мягкие домашние тапочки и, по-стариковски шаркая ногами, просеменил к окну. На улице медленно сгущались серые сумерки. Розовые лучи уходящего солнца едва румянили выпавший вчера снег. Граф знал, что где-то вдалеке, за полем и цепочкой заметенных изб, простирался лес, но сейчас его сизая кромка почти полностью исчезла из вида, сливаясь с дымом печей и растворяясь в низком декабрьском небе.

Последний день перед Рождеством почти закончился. Скоро деревенская молодежь гурьбой повалит колядовать, а ночью смешливые девушки, сбиваясь в веселые стайки, затеют привычное, но от того не менее таинственное, гадание.

Скрипнули половицы и в дверь тихонько постучали. Это, должно быть, явился приказчик, подумал граф, оборачиваясь навстречу вошедшему.

– А, это ты, Миша!

– Чего изволите, барин? – почтительно поинтересовался слуга и, бросив на кабинет хозяина короткий, почти незаметный взгляд, слегка поморщился.

И, честно говоря, было отчего. В кабинете министра государственных имуществ царил ужасный беспорядок. Пустые бутылки из-под шампанского и коньяка батареей высились на письменном столе, во множестве валялись на захламленном полу, а на подоконнике в серебряном подстаканнике дымилась не потушенная вересковая трубка. Пребывая в безвременном отпуске, предоставленном по рекомендации лейб-медика его императорского величества с целью поправления якобы пошатнувшегося здоровья, Киселев третий месяц безбожно пил. От скуки и тоски.

Об истинных причинах своей ссылки в дальнее выборгское имение Павел Дмитриевич догадался сразу. Очевидно, во дворец донесли, что его затея с судебным процессом помещика-самодура полетела к чертовой матери. Позже догадка подтвердилась, когда в ноябре, на покров, в усадьбу доставили письмо от Нестеровой Варвары, супруги его верного слуги и доброго друга. В письме коротко сообщалось, что князь Арсентьев убит на дуэли, его сестра находится под следствием, а сам Вадим Сергеевич безвестно пропал. Убит, тут же решил граф и с этого дня окончательно ушел в запой.

– Принеси-ка мне, голубчик, графинчик рябиновой, – попросил Киселев сдавленным от долгого молчания голосом. – Нет ли там, каких известий, Миша?

– Никак нет-с, ваше высокопревосходительство, – отчеканил управляющий. – Разве только…

– Ну?..

– Горничная Груша, закупавшая сегодня на деревенском базаре снедь, слыхала, мол, в соседнем имении поселился новый барин.

Киселев скучливо зевнул.

– В котором? Приречном? Неужели, генерал Денисовский его, наконец, продал!

– Ваша правда, барин! В бывшем енараловом доме-с!

– Каково имя?

– Нового барина-то-с?

– Мое мне известно, – поморщился Киселев.

– Того глупая девка не сведала. Разузнала только, что ваш теперешний сосед собой пригожи, осанисты. Молоды они, опять же-с…

– Ну, будет, Миша. Надо полагать, мы скоро сами его увидим. Учтивость предписывает новоселу посетить нас в ближайшее время и отрекомендоваться. Вели на кухне, что бы приготовили что-нибудь, кроме щей. И пусть сунут шампанское в ведерко со льдом. Да еще передай моей жене, что бы… а впрочем, я сам к ней зайду. Ступай, голубчик, ступай.

Как только за камердинером затворилась дверь, Павел Дмитриевич подошел к зеркалу, висевшему на стене в большой ореховой раме, и провел ладонью по заросшей щетиной щеке. Пора с этим свинством кончать! И обязательно помириться с Джаелл.

Размолвка случилась в тот самый день, когда министр получил весточку об исчезновении доктора Нестерова. Будучи на взводе, он припомнил девушке, которую с некоторых пор называл женой, все, что накопилось за минувшие дни. Из-за совершенно неуместной жизнерадостности в условиях домашнего ареста Павел Дмитриевич обозвал ее "тенелюбивым растением". Упрекнул, довольна, мол, что покинули ненавистный тебе Петербург! Джаелл ничего не ответила, лишь обожгла сожителя яростным взглядом и ушла к себе.

С той самой минуты все существование некогда всесильного человека фактически свелось к ежедневному ожиданию вызова на аудиенцию к Божьему помазаннику (не может же он вечно гневаться на своего верного слугу!) и примирения с гордой красавицей Джаелл. Но проходил день, его сменяла ночь и… все оставалось по-прежнему. Киселев пил и понимал, что теряет любовь, государя и самоуважение.

– Нет, пожалуй, еще не все потеряно! – повторил граф и решительно тряхнул головой. Надо велеть Мише доставить мне бумагу, перья и самых лучших чернил. Нужно снова корреспондировать государю.

Первая эпистола, отписанная по высочайшему адресу сразу после отправки графа в почетную ссылку, никуда не годилась. Киселев с печальной улыбкой вспомнил осторожно-доверительный тон, в котором было выдержано октябрьское послание Николаю. Писать такое – самая настоящая ошибка, его величество терпеть не может рохлей! Второе должно быть другим. Резким, твердым и куда более настойчивым. Никаких больше "…да позволено мне будет нижайше поведать вашему императорскому величеству" или "…без меры страшусь бросить тень на верных слуг Ваших, ибо не пристало честному человеку безвинно поносить государственных деятелей". Напротив, теперь следует от души пропесочить этих самых деятелей и, в первую очередь, Иуду-Бенкендорфа! Пора раскрыть государю-императору глаза на все его грязные делишки. Пустить в ход компромат, в свое время по крупицам добытый блистательным Вадимом Сергеевичем, царствие ему небесное! Да, такой документ произведет эффект разорвавшейся бомбы, но, может, всколыхнет, наконец, самодержца, а вместе с ним и саму Россию. Не получилось сделать пощечину древней Руси посредством суда над барином-садистом, не беда! Пустим лавину камушком обличений первых лиц государства. Может, это, наконец, приведет азиатскую отчизну к цивилизации.

Идея была превосходная, от последовательно изложенных на бумаге фактов царь отмахнуться не сможет и пришлет, наконец, приглашение во дворец. Нужно возвращать Мишу, пусть скорее принесет все необходимое для письма. Где же колокольчик? Ага, вот он, на подоконнике. Граф Киселев приблизился к окну и замер, так и не донеся руку до медной балаболки – к усадьбе, прямо через заснеженное поле, во всю прыть неслись двое саней.

Первый возок, влекомый тройкой, был, воистину, хорош, но он не шел ни в какое сравнение со вторым экипажем, запряженным шестью белыми лошадьми, без видимых усилий тянувшими карету с золочеными гербами на лакированных дверцах. Граф размашисто перекрестился.

– А саночки-то орлёные! Спасибо, Царица Небесная, дождался!..

Слуга вновь появился на пороге кабинета, удерживая на подносе запотевший графин с рябиновой наливкой, маленький хрустальный фужер и несколько ломтиков свежего сала, до которого граф