Вайделот - Виталий Гладкий

Вместе с воинами за Скумандом пришел и старик в черной длиннополой одежде, подпоясанной белым поясом, – точно такой, как и та, что носил юноша. Он долго колдовал над больным, выгнав всех из пещеры, а затем приказал соорудить носилки, и отряд где быстрым шагом, а где бегом, если позволяла местность, направился в селение, которое, к большому удивлению Хуберта, оказалось настоящей крепостью.

Нужно сказать, что какую-то часть пути ему и монаху пришлось проделать с завязанными глазами. Это делалось из разумной предосторожности – чтобы они не запомнили путь к селению дайнавов.

Как выяснилось, варвары, какими германцы считали все прибалтийские народы, жили не хуже зажиточных крестьян Западной Европы. Селение было чисто убрано, дорожки подметены и посыпаны крупнозернистым речным песком, как перед праздником, нигде не валялось разное барахло, рубленые домики были хоть и небольшими, но аккуратными, их украшала вычурная резьба, а сами дайнавы одевались пусть и не очень притязательно, но вполне прилично. Оказалось, что воины и охотники племени раскрашивали свои тела не из-за того, что были дикарями, а по той причине, что на фоне леса они мигом пропадали из виду, будто растворялись в зарослях. Воина-дайнава можно было заметить в лесу или на луговине, лишь наступив на него ногой.

Одежду дайнавы шили преимущественно из льняных и шерстяных тканей; платье из шерсти носили в основном мужчины, а полотняное – женщины и дети. Кожаными были только сапожки, и то лишь у воинов. Остальные – в том числе жрецы и старейшины – носили в селении вязаные шерстяные чулки до колен и лапти, сплетенные из лыка. В отличие от Германии по одежде нельзя было понять, кто из дайнавов богатый и знатный, а кто живет бедно. Все одевались одинаково просто. Лишь жрецов можно было узнать по их черной одежде, похожей на сутану монаха, только обшитую по краю белой каймой. Да вождь носил на шее серебряный чеканный обруч – гривну, знак его власти.

У дайнавов мужского пола волосы были длиной до плеч, иногда их сплетали в косицы, бороды большинство мужчин брили, но почти все носили вислые усы (за исключением совсем молодых, у которых над верхней губой рос мягкий пушок). Юные дайнавы вместо штанов надевали короткие – до колен – юбки, а мужчины носили узкие брюки и длинные рубахи навыпуск с широкими манжетами. Обычно рубаха вокруг шеи обшивалась тесьмой, сотканной из разноцветных нитей, а на груди скреплялась бронзовой застежкой. Повседневные пояса для подпоясывания рубах плели из липового лыка, а праздничные были сделаны из кожи. Они застегивались на серебряные или бронзовые пряжки.

В общем, с помощью одежды не было нужды указывать на свое богатство, потому что и так все точно знали, кому повезло в последнем набеге и кто получил значительный доход от продажи шкур и мехов, добытых на охоте. Ведь получение высокого звания и уважение в обществе в значительной мере зависело от воли старейшин и жрецов и признания со стороны племени – независимо от одежды, в которой ходил человек.

Каждый старался сохранить в своем личном имуществе предметы большой ценности, зная, что после смерти все они будут сложены в его могилу, и вместе с ними он отправится в страну мертвых, потому что какое состояние досталось человеку здесь, на земле, таким оно будет и после воскрешения в будущей жизни. Поэтому каждый заботливо накапливал самую лучшую и дорогую одежду, редко ее используя и защищая от разрушения не для того, чтобы внушать уважение соседям, а дабы после смерти достойно предстать перед предками.

А еще для монаха и менестреля в племени дайнавов явилась открытием, потрясающим воображение, ежедневная баня. Она была насущной потребностью и для мужчин, и для женщин – как для горького пьяницы крепкое пиво. Скуманд утверждал, что баня выгоняет из тела болезни и продлевает жизнь. Конечно, дайнавы купались летом и в реке, но эти купания не могли заменить потребности разогреться паром и обмыться горячей водой. В бане совершались какие-то священнодействия, но об этом из Скуманда не удалось вытянуть ни словечка.

С удивлением отец Руперт и менестрель узнали, что в селении никогда не было никаких заразных болезней, тем более мора, который в Европе уничтожал целые города. Обычно мужчины погибали в набегах или на войне, но если кому сопутствовала удача, тот доживал до глубокой старости в отличном здоровье. Женщины жили немного меньше из-за тяжелой повседневной работы, но чаще всего они умирали молодыми, при родах. А уж знахарей у дайнавов, способных выгнать почти любую болезнь из тела, было хоть пруд пруди.

Хуберту, который от нечего делать часами наблюдал за повседневной жизнью селения, казалось, что он очутился в большом муравейнике. Ему ни разу не попался на глаза какой-нибудь бездельник. Все что-то тащили, везли, строгали, копали, ткали, тачали обувь, выделывали шкуры, делали пиво в больших бочках, кузнецы звонко били молотами, время от времени возвращались охотники с добычей, и тогда жгли большие костры, на которых жарилась дичина для всего селения…

В общем, все были заняты каким-либо делом. Даже жрецы, которых, на взгляд менестреля, было чересчур много, даже для такого крупного селения. В основном это были гадальщики. Одни из них наблюдали за полетами птиц и что-то вычисляли, рисуя на песке линии и закорючки, другие ловили ветер неким приспособлением, похожим на рыбацкий сачок, только не сетчатый, а из тонкого льна, при этом что-то втолковывая тем, кто просил их погадать, третьи разжигали костры и по языкам пламени определяли, как поступить в той или иной ситуации дайнаву, обратившемуся к ним за советом, четвертые гадали по воде, пятые наблюдали за звездами, узнавая судьбу человека…

Отец Руперт, совсем измаявшийся от переживаний, глядя на все эти бесовские занятия, втихомолку плевался, и все время читал молитвы, а Хуберт лишь посмеивался – похоже, и у варваров хватает плутов, усиленно изображающих свою необходимость и значимость для общества. Знал бы монах, что думает недоучившийся студиоз о нем самом и его собратьях…

Однако со Скумандом дело обстояло гораздо серьезней. Менестрель сразу определил, что в селении кроме шарлатанов существуют и очень уважаемые в народе знахари и жрецы, к которым, как оказалось, относился и спасенный ими юноша. Спустя три дня после того, как Скуманда доставили в селение, он поднялся на ноги, а еще через неделю практически восстановил свои силы. Это было сродни чуду; Хуберт мог поклясться, глядя в пещере бардзуков на его изможденное лицо, что парень уже не жилец на этом свете. А тут, поди ж ты, сияет, как новый золотой.

И еще менестрель заметил, с каким почтением к Скуманду относятся жители селения. Обычно жрецы-гадальщики терялись в общей массе, когда были не при деле, но если по селению шел Скуманд, перед ним расступались и смотрели на него едва не с благоговением. Таких личностей, как он, в селении было немного, в том числе и тот старик, который пришел к капищу бардзуков вместе с отрядом воинов-дайнавов. Его звали Павила, и он был главным жрецом племени.