Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Я быстрее отстегнул деньги, заплатил за 27 журналов, естественно, ни одного не взял, ушёл, думаю, с такими людьми контактировать нет никакого желания.

В.Б. Догадываюсь, что это был за либеральный журнал, догадываюсь, с кем Вы говорили.

А.П. Ну, либеральный, не либеральный – я не разбираюсь во всех этих нынешних течениях. Прихожу в книжный магазин неподалёку, покупаю всех этих модных прозаиков и пробую читать: Ерофеева, Пелевина, Толстую. Ещё кого-то она мне называла. Начинаю с Ерофеева. Матерщина сплошь. Я вырос на сухумской улице, знаю мат во всех оттенках, сирота, у меня ни отца, ни матери в детстве не было, в приморском городе рос. И я был шокирован пошлостью этого ерофеевского мата. Скабрёзностью его. Листаю десять страниц, двадцать, везде одно и то же, никакого смысла, одни похабные слова. Надоело. Поручение дал своей домработнице: сжечь немедленно роман в камине, чтобы даже духа его не осталось…

Потом открываю Пелевина: «Чапаев и Пустота». Вязну в нём, нет энергетики, нет движения, нет смысла… Отложил, но не выбросил. Пусть жена придёт, почитает, может, на слух я пойму. Зачем-то он востребован читателем? И потом, в ушах ещё требование этой редакторши из журнала: «Если Вы таких писателей не знаете, что Вам делать в литературе?» Почитал «Кысь» Толстой. Какой-то выдуманный стилизованный язык, выдуманная история. Если такой язык существует, может, преподавателям русского языка за рубежом это даже интересно, но мне-то зачем? Я русский язык и без «Кыси» хорошо знаю. Четвёртую книгу открыл. Я сейчас и не помню автора, тоже оказался мне неинтересен. На этом я и закончил своё знакомство с современной литературой.

В.Б. Но судя по Вашей же прозе, Вы – книжный человек … Вы откровенно опираетесь и на Достоевского, и на Гоголя.

А.П. Я закончил два университета – МГУ и в Германии. Естественно, всю мировую литературу я неплохо знаю. Всегда с удовольствием и наслаждением читал и читаю Федора Достоевского. Люблю Гоголя. За последнее время перечитал «Идиот» для того, чтобы не было случайных параллелей в моём романе. Всё бывает. Когда я познакомился с лауреатом Нобелевской премии по экономике, американцем из Израиля, я удивился, у нас одни и те же темы, та же виртуализация мирового хозяйства. Но ни я у него, ни он у меня не могли списать. Книги выходили почти одновременно. Параллельные мысли. Вот такая же боязнь повторения была у меня, когда я писал «Изгоя», специально перечитал финал «Идиота», чтобы не было ничего похожего. Слава Богу, у меня был совсем другой конец. Недавно вновь перечитал «Шинель» Гоголя. Подумал, 200 лет прошло, и современная литература совсем другая стала. Не хуже, не лучше. Но мир другой описывает. Люди двести лет назад другими были. Сам интеллект человека изменился, стал изощрённее. Типы, может, и остались схожие, а былой простоты нет.

В.Б. На это я и обратил внимание в своей рецензии «Изгой Потёмкин». Заметно влияние русской классики, но ситуации описаны самые современные, типы взяты из нынешней действительности. В своё время блаженный Августин сказал простые слова: «Возлюби – и делай что хочешь». И на самом деле, когда есть основа в человеке, есть благодать Святого Духа, то не надо думать над своими поступками, ты можешь вольно поступать во всём, ибо никогда не перейдешь границы добра. Но многие Ваши современные герои живут по укороченному принципу: «делай, что хочешь», отбросив эту мешающую им начальную аксиому «Возлюби». Вы не жалеете их, усиливаете гротеск, расправляетесь с ними, но видно, как тяжело и автору и Вашему главному герою. Кстати, заметна автобиографичность главного героя и в повести «Я», и в рассказах, и в романе «Изгой». Так это, или не так?

А.П. Конечно, задействован в книгах весь мой жизненный опыт. Это то, что происходило со мной, пусть изменены какие-то реалии, изменены фамилии персонажей. Если ты пишешь о кризисе человека, то без каких-то ярких примеров, не выдуманных, а реальных, прочувствованных, не обойтись. Есть и эпизоды, взятые из моей жизни. Допустим, в Большой театр я привёз Григоровичу на двух грузовиках лебедей из живых цветов. Его Васильев изгнал оттуда. И для него была большая радость, когда ему предложили вновь ставить балет в Большом театре. Он парил. У него было великолепное состояние души. Чтобы поддержать его, я хотел, чтобы после балета ему внесли на сцену от зрителей, анонимно двух больших лебедей из цветов, с надписью: «Приветствуем возвращение в Большой театр Юрия Григоровича». Слово «великий» я на всякий случай убрал. Все равно не допустили. Ощипали этих лебедей и выкинули. Не позволили мне оплатить бегущую строку с поздравлением мастера. Ничего не сделали. Также случилось и в театре Любимова, где я хотел поздравить Валерия Золотухина. Зависть душит людей. Это реальные вещи, окружающий нас реальный страшный мир. У меня мало придуманных вещей, единственно, я как-то отстранялся от своего участия в событиях, занимал как бы позу наблюдателя. Конечно, герой повести «Я» – это не прямая трансляция меня самого. И все партийные истории, описанные в повести, скорее были где-то услышаны или увидены мною, но проходили без меня.

В.Б. А Вы сами, Александр Петрович, в своё время состояли в КПСС?

А.П. Да. Я и не стесняюсь говорить об этом. В 23 года вступил, в 27 лет меня оттуда попёрли.

В. Б. Вы начинали как молодой и энергичный советский человек, переполненный всяческих надежд на будущее и рвущийся делать реальные дела. Потом Вы выехали в Германию, так как у Вас есть в роду немецкие корни, и в Германии совершили уже второй взлет, добились явных успехов, что было не часто среди немцев, возвращающихся из России.

А.П. Есть такой журнал «Космополитен». В 1985 году публикуют мою фотографию и пишут: «обнаружен резидент советской разведки в Германии». Их удивили мои успехи в Германии. Решили, что это дело рук спецслужб. Немцы на самом деле меня дотошно проверяли: работал в «Комсомольской правде», переехал, раскрутился, завел собственное дело. Кто такой? Я же осуществил множество проектов, «Бурда моден» в России, реклама немецких фирм в «Известиях» и так далее. Очень активный человек всегда привлекает внимание. Сегодня активных стало больше. Но в начале перестройки, в бизнесе ещё была тишина, все чего-то боялись. И вдруг человек из Советского Союза приезжает в Германию, мать – немка, чистые документы, и начинают вокруг него бушевать деловые волны.

Здесь то же самое получилось. Когда я стал приезжать в Россию, журналист Хинштейн меня приписал уже к немецко-английской разведке. Назвал главой грузинской мафии, сочинил, что я скупил все военные заводы. А на рисунке я был показан с мешком, откуда торчат всякие пакистанцы, которых я перевожу через границу.