Звездная река - Гай Гэвриел Кей

Он не выглядит торжествующим. Тихо произносит:

– Благодарю вас за доверие.

– Вы были честны со мной. По крайней мере, так кажется.

Он улыбается.

– Я всего лишь стражник. Не привык к интригам.

– А я привыкла?

– Такое впечатление возникает, моя госпожа.

Она пытается решить, рассердиться или нет. Он прибавляет:

– По поводу вашего вопроса о первом министре – я могу догадаться о двух причинах, но уверен, что их больше. Сейчас императору напомнят о первом покушении Кай Чжэня на вашу жизнь. Министр Кай должен быть осторожным – не только в отношении вас, но и в других делах. Первый министр, уходя, послал ему предостережение.

– Это я понимаю. А вторая?

– Мы считаем, что первый министр не одобряет этого нового союза со степью. Я думаю, он был бы доволен, если бы на севере все осталось по-прежнему. Если он уйдет сейчас – то, что произойдет дальше, не его рук дело.

– А! Значит, вы выступаете против него, – говорит Шань, усиленно соображая.

– Я бы так не поступил, – отвечает Жэнь Дайянь. – Я не так безрассуден. То есть надеюсь, что нет. Но я попытаюсь на этот раз сделать любую войну успешной.

– Но вы ведь хотите воевать, – настаивает Шань. Ее сердце быстро бьется, она не совсем понимает, почему. Она пристально смотрит на него, пытается прочесть выражение его лица.

Снова молчание. Оно звучит иначе.

– Да, – отвечает он, – хочу. Мы не вернем наши реки и горы без битвы. А я… я пришел в этот мир, чтобы отвоевать их.

«Это колебание, – думает Шань, – не от неуверенности. Это нечто другое».

Позже, когда гости уходят, она лежит в постели и смотрит на луну, ей совсем не хочется спать. Она вновь проживает разговор с того момента, когда двое мужчин вошли в ее гостиную.

Она вспоминает то, как еще совсем молодой человек, всего лишь командир охраны судьи, не имеющий никакого военного ранга, произнес эти последние, тихие слова – и они не показались хвастливыми или абсурдными.

«Они прозвучали, – думает она (ведь она – поэт, в конце концов), – как колокол в храме Пятой династии, прозвеневший где-то далеко, невидимый, за бамбуковой рощей, за рекой, за зелеными холмами».

Если пройти на запад через внутренние дворы поселка императорского клана – или если родиться там, – а потом войти в охраняемую дверь в самом конце, то можно попасть в центральный коридор нового здания дворцового комплекса.

В этом красивом сооружении, в комнатах по обе стороны от коридора, можно найти имперских каллиграфов – тех, чье обучение и дисциплина позволяли создавать объявления, распоряжения, воззвания для стел, копируя почерк самого императора.

По вечерам эти комнаты пустели, если только не происходило нечто чрезвычайное и срочное. Можно пройти по тихому коридору, мимо еще трех пар стражников, и выйти через большие двойные двери во внутренний двор дворца.

В такую ночь, как эта, в нем тихо. Открытое пространство залито светом факелов, чтобы случайный чиновник, заработавшийся допоздна, мог видеть извилистые дорожки, переходя из одного крыла в другое, и чтобы многочисленные стражники могли легко обнаружить посторонних.

В дальнем конце открытого пространства одна комната была так ярко освещена в ту ночь, что, казалось, там пожар. Пожаров постоянно боялись в столице, во всех больших городах. На всех загнутых вверх фронтонах крыш каждого здания было нечетное количество украшений. Нечетное количество символизировало воду, четное – огонь. Приходится принимать все меры, какие только возможны.

В той большой комнате горело пятьдесят светильников, а все окна были открыты, чтобы жара не стала удушающей. Их сияние ослепляло. В этой сверкающей комнате почти слепой первый министр Катая сидел поздней ночью за своим письменным столом и сочинял письмо императору, свой последний официальный документ.

Кисть, тушь, чернильный камень, бумага. Рука настолько тверда, насколько ему удается заставить ее быть твердой для этого прощального письма. То, что будет дальше в Катае, при дворе, хорошо это или плохо, уже не его ответственность, не его бремя.

Он долго трудился здесь. Совершил кое-что хорошее, он знает – и кое-что злое. Если императора надо было освободить, чтобы он посвятил себя рисованию, саду и поискам бессмертия, другим приходилось принимать тяжелые и жестокие решения.

Иногда они были правы в этих решениях, иногда неправы. Но теперь пора, давно пора удалиться от дел. Некоторые здесь будут ликовать, некоторые горевать, некоторые будут проклинать его имя до самой его смерти и после нее. Иногда трупы выкапывают из могил или гробниц. Месть может преследовать тебя и за порогом смерти.

Он гадал, как иногда гадают многие, познавшие большую власть, что скажет история о нем и его трудах. Думая об этом, о том, как его будут судить, он окунул кисть в тушь и поднес к бумаге.

Он писал медленно, с гордостью. Он прежде был ученым, до восхождения на должность чиновника, министра, первого министра.

Когда он закончил, он позволил себе со вздохом откинуться на подушку – больная спина тоже была причиной трудности его жизни, помимо многого другого. Положив кисть, он позволил мыслям унестись прочь, представил себе свой дом в деревне к западу от Еньлиня, тишину в поместье «Маленький золотой холм». Смену времен года, распускающиеся листья, опадающие листья.

Вокруг него в комнате, по знаку его сына, слуги начали гасить и уносить светильники… сверкающий блеск угасал. Первый министр Катая улыбнулся про себя при этой мысли: слишком простой образ для стихов, учитывая то, что он уходит.

Хочется чего-то более сложного.

В конце концов осталось всего несколько светильников и два очага в прохладную ночь. Слуги ушли, сын остался. Его сын всегда оставался.

Он прислушался к ветру снаружи, в ночи.

– Теперь отнеси это, – сказал он, показывая на написанное письмо. – Он еще не спит.

– Ты в этом уверен, отец? – спросил его сын тихо, с почтением.

– Я всегда уверен, – ответил Хан Дэцзинь. – Мне пришлось быть уверенным.

Разбойники и солдаты приобретают одинаковые навыки. Один из них – способность засыпать везде. Короткий отдых в седле или под живой изгородью, недолгий сон в казармах – бывает время, когда и это невозможно. Нужно уметь спать, как только представится случай.

Дайянь сознавал, что сегодня утром он должен явиться во дворец в первый раз, и ему необходимо быть ко всему готовым, бодрым и крайне осторожным.

Он понимал, что должен поспать, и чувствовал, что это невозможно. Слишком много мыслей клубилось в его мозгу, ожидаемых, неожиданных. Поэтому он снова бродил по улицам, на этот раз один, и думал об отце.

Спокойная жизнь на западе, в провинции Сэчэнь префектуры Хонлинь, в деревне Шэнду. За высокими горами, недалеко от порогов Великой реки. Незаметное, честное, достойное существование. Жэнь Юань следовал принципам Мастера Чо, однако избегал тех аспектов интерпретации, которые казались Жэнь Юаню неоправданно резкими – о женщинах, детях, человеческой хрупкости.