Большой погром - Василий Сахаров

Шпионы, которым предстояло выманить наёмников в чистое поле, получили инструкции, они задали несколько вопросов и направились к развалинам замка. Половцы к этому времени уже сутки не показывались наёмникам на глаза и караулили их на дороге, которая вела в Магдебург. Ловушка была расставлена, и она сработала.

Мнимых крестьян, которые «чудом спаслись» от жутких степных дикарей, встретили с радостью. Среди наёмников были германцы, и даже они не заподозрили подвоха. Выслушав разбойников, командиры наёмников выслали разведчиков, и они подтвердили, что половцы действительно ушли. И спустя сутки, покинув укреплённое место, вражеские отряды вышли на дорогу.

День прошёл. Никто на них не нападал, и они немного расслабились. Магдебург был рядом, ещё день пути – и наёмники окажутся в безопасности. Шпионы продолжали вести вражеских солдат и, когда представился удобный случай, ускользнули в лес.

Наёмники увидели, что окружены степняками, и попытались перестроиться из походного порядка в боевой, но было поздно. На католиков налетела тысяча тяжёлой кавалерии, которая предназначалась как раз для лобовых атак, а с флангов их стиснули конные стрелки. Шансов у противника не было, и через пару часов всё было кончено. На дороге и в поле рядом с ней – тысячи трупов. Молодой овёс вытоптан конями. В канавах – застывающая кровь. А в небе – сотни чёрных точек, это стервятники слетались на поживу. Кое-где ещё стонали раненые наёмники, и кто-то, обещая за свою жизнь награду, молил о пощаде. Однако половцы не знали местного языка и добивали католиков без всякой жалости, собирали добычу и обыскивали мертвецов.

Опять удача была на моей стороне. А иначе и быть не могло. Я не цеплялся за земли, трофеи и не собирал пленников. Есть цель – уничтожение врага, и я делал всё, что от меня требовалось.

Покинув поле боя, орда в очередной раз подошла к Магдебургу, и городские власти, видимо от испуга, выслали парламентёров. Они предложили выкуп, только бы я ушёл, и мне стало весело. Взять город у степняков не было никакой возможности, я подошёл к Магдебургу только потому, что от него шла хорошая дорога к Бранибору. В любом случае я должен был двигаться дальше. Но если предлагают откуп, причём не натурой, а серебром и золотом, отказываться нельзя, и я милостиво согласился не уничтожать город.

Тем же вечером парламентёры, лучшие люди Магдебурга, привезли в лагерь повозку с бочонками, набитыми монетами. Я получил четыреста двадцать килограммов серебра – это больше двух тысяч новгородских гривен – и на следующее утро двинулся на северо-восток.

Как бы я поступил на месте Оттона Аскания, который потерял отца и стал герцогом? Наверное, постарался бы встретить степняков на дороге, выбрав удобное для обороны место, или организовал бы ряд диверсий. Однако он поступил иначе. Оттон оставил Бранибор, от которого после нескольких штурмов мало что осталось, и отошёл на восток, к крепости Древиц на реке Нуте. Тем самым он прикрыл находившегося в Кепенике изменника Яксу.

Только раз германские егери и дружинники Яксы попытались устроить на нас засаду. Но вароги и отряд польских разбойников, который продолжал следовать за мной и постоянно увеличивался в числе за счёт бродяг, обнаружили противника раньше. Они вместе с варягами окружили противника, перебили их и посадили на кол всех предателей из племени шпреван.

Из Бранибора вышел Сивер, который встретил меня словно родного. Мы обменялись новостями, хорошо поужинали, разговорились, и витязь Триглава сказал:

– Знаешь, Вадим, чем больше я воюю, тем чаще ловлю себя на мысли, что война – глупое занятие. Дерёмся, режем врагов и ожесточаем сердце. Понимаю ради чего всё это, но смысл ускользает. Пролитая кровь затмевает разум, стержень внутри расшатывается, и хочется мира.

– Ты устал, Сивер, – ответил я. – Это обычная усталость, ибо мы люди и каждый имеет свой предел. Не ради богатства или славы бьёмся, а чтобы выжил наш народ и тёмные силы не смели безнаказанно вершить свои дела. Но ты прав: кровь в самом деле корёжит нас и ожесточает. По себе сужу. Если раньше рука не поднималась отдать приказ на истребление крестьян или мирных горожан, пусть даже католиков, теперь легко, и я даже не обращаю на это внимания. Переступаю через трупы и не оглядываюсь. Мои степняки недавно под Магдебургом очередное поселение разорили и с пленницами в тюльпан играть стали. А я проехал мимо и не поморщился. Просто потому, что привык.

– Тюльпан? – Сивер усмехнулся. – Что это за игра?

– Тюльпан – цветок с большим бутоном. А игра простая: пленнице завязывают над головой подол платья и бьют, по заднице, по ногам, по голому животу. Она вертится, вопит и плачет, ничего не видит и боится, а воинам смешно. Потом её насилуют толпой. Если повезёт, жизнь оставят. Не повезёт – добьют. Хотя что можно в этом случае назвать везением? Смерть, пожалуй, лучше, чем жизнь бесправного раба.

– Жестокие развлечения у твоих воинов.

– Для них они привычные. И чем я лучше того же Альбрехта Медведя, который целые рода истребил, или императора Фридриха? Для германцев и поляков я такой же злодей. Веду орду и никому не даю пощады. Ни женщинам, ни детям, ни старикам.

– Ты наводишь на врагов ужас и выжигаешь вражеские тылы. Иначе нельзя.

– Знаю.

– Наверное, зря я об этом заговорил, – невесело усмехнулся Сивер и махнул рукой: – Забудь, друже! Давай о деле.

– Давай.

– Что дальше? Куда ты направишь половцев?

– Пойду к морю, на соединение с Рагдаем и нашими основными силами. Есть у меня надежда, что вскоре император Фридрих умрёт и в его войске начнётся разброд. Нужно этим воспользоваться и не упустить шанс разгромить крестоносцев.

– А как же Оттон и Якса?

– Мои степняки не смогут поймать их в лесах, и крепости они брать не обучены. А ты продолжишь удерживать Бранибор?

Из моего шатра был виден разрушенный город, и витязь, бросив на него тоскливый взгляд, покачал головой:

– Было бы что удерживать, Вадим. С тобой уйду.

– А Рагдай что?

– Он сказал, что Бранибор нужно держать, пока есть возможность. А возможности больше нет. Местные воины, кто примкнул к нам, рвутся в свои поселения. Каждую ночь кто-то уходит, то один человек, а то сразу десяток. Даже вожди, которые клялись в верности великому князю и венедскому братству, предают. А тех, кто пришёл со мной, мало осталось, и тысячи не наберётся. Поэтому завтра соберу всех, кто выдержал осаду, и поставлю воинов перед выбором. Кто со мной, того поведу на север. Кто хочет вернуться домой, пусть уходит, в спину бить не стану, но при следующей встрече не пощажу.

– Как знаешь, Сивер. Я рад тому, что мы пойдём вместе. Мне пехоты не хватает.

– Вот и ладно.

Мы разговаривали долго, нам было что обсудить. А на следующий день, отпустив почти всех местных воинов, которые решили вернуться в свои поселения, а значит, подчиниться Яксе и германцам, витязь Сивер примкнул к орде, и она продолжила марш на север.

Гаволяне и шпреване нам не помогали, они прятались в лесах, и в деревнях оставались одни старики. Отныне эта земля для нас потеряна. Возможно, найдётся вождь, который поднимется против католиков и позовёт венедов на помощь, но это вряд ли. Якса и прикормленные германцами старейшины этого не допустят. А раз так, то и отношение к местным жителям соответствующее.

Я отдал приказ прочесать леса и отловить побольше людей. Воины Сивера, вароги, поляки и варяги сделали что велено. Людоловами они были опытными и за трое суток отловили полторы тысячи гаволян и шпреван, которых я решил увести в пределы Венедского союза, а затем переправить в Рарог. Кто постарше, позже отправится обживать колонии, северные или заокеанские, а молодёжь пойдёт в лагеря варогов и, возможно, через несколько лет встретится в бою со своими родственниками.

Глава 29

В большом шатре, который стоял в дубовой роще невдалеке от морского берега, находились два человека. Они сидели в удобных креслах один напротив другого, разделённые походным столиком, и вели неспешную беседу. Первый, император Священной Римской империи, держал в правой руке кубок с вином. Второй, кардинал Николас Брейкспир, – кружку с прохладным квасом, варварским напитком, который пришёлся ему по вкусу.

– Значит, папа римский в очередной раз заболел? – спросил император, покосившись на кардинала.

– Да. – Николас Брейкспир слегка прикрыл глаза. – Ему стало легче. Но лишь на время. Он снова в постели, и врачи разводят руками. Вряд ли он уже поднимется, и думаю, через несколько месяцев душа Евгения Третьего отправится в рай.

– Печально. Однако всё в руках Божьих, мы не в состоянии ничего изменить. И насколько я понимаю, вы посетили меня не просто так?

– Верно, ваше величество. Вы человек прямой. Я понял это сразу, как только мы познакомились. Поэтому ходить вокруг да около не стану. Мне нужна ваша помощь.