Михаил Зощенко - Михаил Михайлович Зощенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот нехотя согласился. И мы втроем поднялись в наш четвертый этаж.
Но дверь была закрыта, и мы не могли попасть в квартиру.
Тут я вторично пронзительно вскрикнул. Вода ведь пущена по всему дому, а у меня в ванне кран развинчен до отказу. Небось вода хлынула за края ванны, и наша квартира вскоре будет затоплена.
Мы уже хотели ломать двери, но в этот момент на лестнице показался наш квартирант — профессор кислых щей и барбарисов.
Он открыл двери, и мы с трепетом вошли в ванную комнату.
Но там оказалось все в порядке: в топке чуть тлел огонек, а из крана едва капала вода.
Управдом развел руками, а водопроводчик задумчиво сказал:
— Лично мне понятно, почему у вас едва капает вода: все нижние жильцы раскрыли краны, и сейчас, после перерыва. слишком велико потребление воды. Это и спасло нашу квартиру от наводнения.
Управдом сказал:
— Может быть, и в шестой этаж вода у нас не поступает по той же самой причине?
Водопроводчик согласился с этим мнением. Он сказал:
— И очень просто, ибо ниже шестого этажа слишком много жильцов, которые то пьют, то льют воду, то вообще забывают крантики закрыть. Ясно, что для верхних не всегда хватает.
Профессор кислых щей Барбарисов заключил нашу беседу научной сентенцией. Он сказал:
— Весь мир возник из воды. Вода присутствует почти что в каждой вещи. В грибах, в ягодах, в человеке и даже в книгах. И только ее почему-то бывает мало в питьевых ларьках, в буфетах и иной раз в домах. И это есть научная аномалия.
Неожиданно из крана хлынула вода и тем самым опрокинула научные домыслы профессора.
В общем, через час с четвертью я благополучно домыл свой корпус.
Рогулька
Утром над нашим пароходом стали кружиться самолеты противника.
Первые шесть бомб упали в воду. Седьмая бомба попала в корму. И наш пароход загорелся.
И тогда все пассажиры стали кидаться в воду.
Не помню, на что я рассчитывал, когда бросился за борт, не умея плавать. Но я тоже бросился в воду. И сразу погрузился на дно.
Не знаю, какие там бывают у вас химические или физические законы, но только при полном неумении плавать н выплыл наружу.
Выплыл наружу и сразу же ухватился рукой за какую-то рогульку, которая торчала из-под воды.
Держусь за эту рогульку и уже не выпускаю ее из рук. Благословляю небо, что остался в живых и что в море понатыканы такие рогульки для указания мели и так далее.
Вот держусь за эту рогульку и вдруг вижу — кто-то еще подплывает ко мне. Вижу — какой-то штатский вроде меня. Прилично одетый — в пиджаке песочного цвета и в длинных брюках.
Я показал ему на рогульку. И он тоже ухватился за нее.
И вот мы держимся за эту рогульку. И молчим. Потому что говорить не о чем.
Впрочем, я его спросил — где он служит, но он ничего не ответил. Он только выплюнул воду изо рта и пожал плечами. И тогда я понял всю нетактичность моего вопроса, заданного в воде.
И хотя меня интересовало знать — с учреждением ли он плыл на пароходе, как я, или один, — тем не менее я не спросил его об этом.
Ну вот держимся мы за эту рогульку и молчим. Час молчим. Три часа ничего не говорим. Наконец мой собеседник произносит:
— Катер идет…
Действительно, видим: идет спасательный катер и подбирает людей, которые еще держатся на воде.
Стали мы с моим собеседником кричать, махать руками, чтоб с катера нас заметили. Но нас почему-то не замечают. И не подплывают к нам.
Тогда я скинул с себя пиджак и рубашку и стал махать этой рубашкой: дескать, вот мы тут. сюда, будьте любезны, подъезжайте.
Но катер не подъезжает.
Из последних сил я машу рубашкой: дескать, войдите в положение, погибаем, спасите наши души.
Наконец с катера кто-то высовывается и кричит нам в рупор:
— Эй вы, трам-тарарам, за что, обалдели, держитесь — за мину!
Мой собеседник как услышал эти слова, так сразу шарахнулся в сторону. И, гляжу, поплыл к катеру…
Инстинктивно я тоже выпустил из рук рогульку. Но как только выпустил, так сразу же с головкой погрузился в воду.
Снова ухватился за рогульку и уже не выпускаю ее из рук.
С катера в рупор кричат:
— Эй ты, трам-тарарам, не трогай мину!
— Братцы, — кричу, — без мины я как без рук! Потону же сразу! Войдите в положение! Плывите сюда, будьте так великодушны!
В рупор кричат:
— Не можем подплыть, дура-голова, — подорвемся на мине. Плыви сюда. Или мы уйдем сию минуту.
Думаю: «Хорошенькое дело — плыть при полном неумении плавать». И сам держусь за рогульку так, что даже при желании меня не оторвать.
Кричу:
— Братцы, моряки! Уважаемые флотские товарищи! Придумайте что-нибудь для спасения ценной человеческой жизни!
Тут кто-то из команды кидает мне канат. При этом в рупор и без рупора кричат:
— Не вертись, чтоб ты сдох, взорвется мина!
Думаю: «Сами нервируют криками. Лучше бы, — думаю, — я не знал, что это мина, я бы вел себя ровней. А тут, конечно, дергаюсь — боюсь. И мины боюсь, и без мины еще того больше боюсь».
Наконец ухватился за канат. Осторожно обвязал себя за пояс.
Кричу:
— Тяните, ну вас к черту… Орут, орут, прямо надоело…
Стали они меня тянуть. Вижу, канат не помогает. Вижу — вместе с канатом, вопреки своему желанию, опускаюсь на дно.
Уже ручками достаю морское дно. Вдруг чувствую — тянут кверху, поднимают.
Вытянули на поверхность. Ругают — сил нет. Уже без рупора кричат:
— С одного тебя такая длинная канитель, чтоб ты сдох… Хватаешься за мину во время войны… Вдобавок не можешь плыть… Лучше бы ты взорвался на этой мине — обезвредил бы ее и себя…
Конечно, молчу. Ничего им не отвечаю. Поскольку — что можно ответить людям, которые меня спасли. Тем более сам чувствую свою недоразвитость в вопросах войны, недопонимание техники, неумение отличить простую рогульку от бог знает чего.
Вытащили они меня на борт. Лежу. Обступили.
Вижу — и собеседник мой тут. И тоже меня отчитывает, бранится — зачем, дескать, я указал ему схватиться за мину. Дескать, это морское хулиганство с моей стороны. Дескать, за это надо посылать на подводные работы от грех до
