Совершенные - Марина Суржевская

лица. Я и не поняла, как схватила зверька. И лишь когда очнулась, увидела его на полу рядом с собой. Несколько дней бедняжка отказывался от еды и воды, бросался на меня и искал свою хозяйку. Я думала, он не выживет. А потом я дала ему имя. Назвала Опиумом, и он… ну ему как будто понравилось. В тот же день он съел немного сыра. Представляешь?

Она тихо рассмеялась, осторожно приоткрыла дверцу и поставила блюдечко внутрь клетки. Крыс встал на задние лапки и замер, рассматривая то угощение, то меня. Я поморщилась. Конечно, крысы не умирают от горя и тоски по людям, да и вряд ли вообще испытывают хоть какие-то эмоции. Скорее всего, ему просто не нравился запах дурмана, царящий в этой комнате.

– Рэй знает об этом видении?

– Я ему не сказала, – опасливо обернулась на дверь девушка. – Я не хочу его…расстраивать.

Я помолчала, размышляя. Похоже, в том видении Рэй кого-то убил, и я пока не понимала, как к этому отношусь. И почему даже сейчас не могу испытать к мужчине хоть немного отвращения. В конце концов, кто сказал, что все видения этой ненормальной сбываются? Может, она просто перебрала с парами опиума?

– Рэй тоже тебя боится?

– Скажешь тоже. Конечно, нет. – Провидица рассеянно гладила корешок растрепанной книги. Похоже, ей было необходимо к чему-то прикасаться. Может, так она пыталась удержать связь с реальностью? – Он никого не боится. Его судьбу я больше не вижу, ведь мы связаны. Это был единственный раз, и я даже не знаю, когда это случилось, в прошлом или будущем. Но я и не хочу знать. Я не хотела бы знать то, что происходило с Рэем.

– А что с ним происходило? – Я понадеялась, что сумела произнести это не слишком заинтересованно.

– Много страшных вещей. Слишком много. И слишком страшно, – едва слышно сказала она. – Знаешь, Рубеж, а ведь Рэй был самым лучшим человеком на свете. Самым честным, самым милосердным. Самым благородным… Порой я сомневаюсь в справедливости Истиннодуха. И это тоже ужасно…

Я промолчала, радуясь, что гадкая крыса отвлекает мое внимание. Иначе мне не удалось бы сдержать гневные слова. Справедливости не существует, уж я-то это точно знаю!

– Давно ты здесь живешь?

– Пару лет. Или недель… я ведь говорила, что часто путаю время…

Я покосилась на широкую плошку, накрытую стеклянным колпаком, стоящую у кровати. От нее даже сейчас тянуло запахом ладана и опиума. Неудивительно, что провидица путается!

Она заметила мой взгляд.

– Травы помогают мне уснуть. Рэй запрещает… Злится из-за этого. Но Игла всегда мне приносит. Она-то меня понимает. Мы не такие сильные, как он. Мы хотим… забыться.

Мне стало не по себе. И снова захотелось уйти от этой девушки, нежно гладящей клетку с тощей крысой и вдыхающей по ночам дурман. Спуститься вниз, к Мишель и Фиби, услышать смех и живые разговоры, выпить липового чая.

– Вот, я уже тебя испугала, – уловила мой порыв провидица. – Прости. Я часто говорю что-то не то, и люди прекращают со мной общаться. Мне от этого грустно.

– Ты меня вовсе не испугала, – беззастенчиво соврала я.

– А я надеялась, что мы сможем немного поговорить. До того, как ты уйдешь.

– Скажи, ты даже в комнате не снимаешь свою вуаль?

Она застыла в пол-оборота, склонив голову, словно черная птица.

– Я снимаю ее лишь в одиночестве… Я ношу траур. По себе. И по всем, кого однажды рассмотрела в клубах опиума. Я давно не видела собственное лицо. Когда-то оно было красивым. А теперь… я не знаю. Возможно, у меня его нет вовсе.

Она осеклась, и я тоже замолчала. Стоило вспомнить то, что скрывала маска Иглы, и желание настаивать тут же исчезло.

– Что с тобой случилось?

– Небесная кара, – скорбно прошептала девушка. – Я возжелала недопустимого. Мои помыслы оказались нечисты и нечестивы.

– Ты мечтала об оргии с тремя мужчинами одновременно? – ляпнула я, и девчонка подпрыгнула. Крыс все-таки принялся жевать сыр, смешно беря его передними лапами. На миг я даже испытала умиление, но потом снова увидела острые желтые зубы и скривилась. Доев, зверь уселся на задние лапы и уставился на меня. Казалось, он тоже прислушивается к беседе.

– Ты смеешься надо мной? Наверняка, смеешься… Иногда я не понимаю, что значит шутка… У меня мало опыта, и я редко разговариваю с живыми людьми. Нет, что ты. Я не мечтала о…том, что ты сказала. – Кажется, она покраснела под своей вуалью. – Но я думала о поцелуе. Одном поцелуем перед тем, как… Это очень нечестивая мысль.

Я разинула рот. Кажется, теперь уже я не могла определить, шутит моя новая знакомая или действительно считает поцелуй страшным грехом?

– Ты это что, серьезно?

– Ты тоже поражена, верно? – ее плечи опустились. – Я всегда знала, что это воистину ужасно…

– Это глупо! Ну то есть… глупо думать, что за мысли о поцелуе тебя могут наказать! Все девушки иногда о них думают. А парни – и подавно! По правде, порой мне кажется, что они думают об этих дурацких поцелуях слишком много! И если бы Истиннодух всех за это наказывал, на земле никого бы и не осталось! Ну разве что ваш этот главарь, Рэй. Вот он как раз не похож на того, кого занимают поцелуи. Дергается даже от прикосновения к щеке!

Сквозь вуаль ничего было не разобрать, но мне показалось, что провидица теперь прожигает меня взглядом.

– Ты что же…прикоснулась к нему?

– Просто обняла. Совсем немного!

– О Истиннодух! – Девушка заметалась по комнате, натыкаясь на книжные пирамиды и не замечая, что обрушивает их. – Зачем ты это сделала! Прикосновение… прикосновение! Прикосновение – искупление. Искупление – боль!

– Да что случилось-то? – с досадой протянула я.

– Еще одна страница Писания, – беспомощно упав на край кресла, она прижала к себе потрепанный томик и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Я могла бы с ним поговорить. Но? Ничего-ничего не выйдет. Ничего у меня не получится. Он не послушает. Он никого не слушает! Это правильно, да. Правильно!

– Объясни мне!

– Рэй дал духовный обет. Он не может прикасаться к другим людям. Любое отступление означает наказание.

– Так это я к нему… Да там и не было ничего…

– Ты не понимаешь!

– Так объясни!

– Ты знаешь, что такое епитимья?

Я мрачно кивнула. О да, я сталкивалась с этой гадостью. Святой отец Нью-Касла однажды все-таки заметил наушники, которые я скрывала. Тогда-то на меня и наложили эту гадкую епитимью. А папа, к моему негодованию, не возразил!

– Так, поняла. В доме есть святой отец, и