Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль

блага они получили во многом из-за социального происхождения, привилегированного воспитания и образования, пола и местоположения, социальных связей, редких возможностей, открывшихся в эти годы, а также специфических подходов к бизнесу.

Идеология благих дел

Во время нефтяного бума 2000-х годов богатая российская элита еще могла отложить вопрос о том, как обосновать заслуженность своих колоссальных финансовых ресурсов. Экономические кризисы 2008 и 2014 годов усилили давление на буржуазию и сделали ее социальную легитимацию неотложной задачей. Как следствие, многие обратились к участию в общественной сфере, демонстрируя свою приверженность принципу «Положение обязывает» (Noblesse oblige) – понимая, что богатство и привилегии идут рука об руку с социальной ответственностью.

Благотворительность стала особенно важным инструментом для формирования респектабельности и условием для приобщения к социальной жизни буржуазии. Наиболее ярким олицетворением этой новой буржуазии являются состоятельные бизнесмены, посвящающие время меценатству и коллекционированию произведений искусства. Многие из них выработали относительно продвинутые представления о собственной жизни и идентичности, а их тяга к искусству вдохновляется не материальными, а духовными стимулами.

Подобные сдвиги обусловлены двумя ключевыми мотивациями. Во-первых, филантропия связывает благотворителей и меценатов через сети взаимных обязательств, а также с помощью признания тех обязанностей, которые налагает на них привилегированное положение. Как следствие, растет сплоченность между различными группами элит. Во-вторых, представители первого постсоветского поколения богачей, будучи еще относительно молодыми, тем не менее осознают, что стареют, – и это заставляет их задумываться о том, какое наследие они оставят после себя. Схожий с религиозным успокоением душевный комфорт, обеспечиваемый их благими деяниями, тоже сулит своеобразную жизнь после смерти, легитимируя личность и по ту сторону могилы.

Благотворительная деятельность богатых русских отражает их противоречивые идеологические представления о жизни. Традиция русского православия, требующая поддерживать убогих и сирых, сосуществует с установкой «выживает сильнейший». В одаренных детях видят будущее страны, поэтому им помогают гораздо охотнее, чем, например, пожилым людям, которые больше не приносят пользу, или неудачникам типа наркоманов, которые не вписываются в социал-дарвинистскую парадигму, близкую многим россиянам. Особое значение имеет патриотизм как вечная ценность в постоянно меняющемся мире. Патриотические чувства, впрочем, не касаются образования детей, денежных активов на зарубежных счетах и «второго дома» далеко от границ России.

Молодое поколение

В 1990-е годы дети по большому счету отсутствовали в жизни многих из опрошенных мною мужчин: они были в то время слишком поглощены накоплением капиталов. Однако сегодня новое поколение российской элиты имеет потенциал закрепить социальное отличие богатейших россиян и дать своим отцам возможность достичь пусть и своеобразного, но бессмертия: они останутся жить в памяти и делах своих детей.

Значимость молодого поколения не ограничивается удовлетворением потребностей их родителей: оно важно для социального класса в целом. Тем, что делают дети сегодня, предопределяется будущее. Дискуссии вокруг детей и их воспитания помогают генерировать нормы и, как следствие, способствуют установлению идентичности элит и формированию классового сознания.

Дети первого поколения российских богачей не пережили того социального коллапса, через который прошло поколение их родителей. Они уже родились в достатке, поэтому зарабатывание денег никогда не было для них насущной заботой. Стабильность их привилегий позволила им направить свою энергию на развитие новых интересов, выходящих за рамки бизнеса, и помогла обзавестись целостной буржуазной идентичностью.

В то же время представители молодого поколения российского высшего класса трезво осознают, что не смогут повторить успехи своих родителей в бизнесе, учитывая уникальность обстоятельств постсоветского периода 1990-х годов и нефтяного бума 2000-х. Такая объективность в оценке собственных возможностей в сочетании с большим наследством может быть еще одной их сильной стороной, особенно сейчас, в переломный момент, когда они оказываются перед серьезным вызовом. Меньше думая о деньгах, эта молодежь смогла усвоить новые ценности и установки; в результате многие из них реализуют себя в сферах, не связанных с бизнесом. Укрепившаяся социальная эксклюзивность, обусловленная сегрегацией в проживании и образовании, сделала их социальный круг в некоторых отношениях более закрытым и менее склонным к предприимчивости, чем у их родителей. Часто они выбирают довольно консервативные, конформистские и лишенные эксцентричности жизненные пути. Такая жизненная стратегия выглядит вполне разумной в контексте нынешнего кризиса.

Российский доминирующий класс

Основным методом исследования, использованным мной в сборе данных для этой книги, была серия качественных (биографических и нарративных) интервью с представителями российского высшего класса. Анализ собранного материала проводился с учетом наблюдений за участниками, публикаций СМИ и экспертных интервью. Общий вывод, сделанный на основе полученного массива – его составили восемьдесят индивидуальных интервью, более ста экспертных интервью и результаты наблюдений, – заключается в том, что новый российский высший класс находится в процессе выработки устойчивых черт, которые Бурдьё приписывал «доминирующему классу» (la classe dominante) – то есть социальному классу, который наряду с экономической властью обладает культурной и социальной гегемонией и способностью формировать господствующие идеи для всего общества.

Социологические концепции, примененные для исследования элит и социальных классов – кроме Пьера Бурдьё, прежде всего Максом Вебером и Чарльзом Райтом Миллсом, – предоставили научную основу для моей работы. Но в отличие от многих других исследований в этой области, особенно выполненных в рамках подхода Бурдьё, мой анализ не предполагал оценки фактически фиксируемых компонентов жизненного стиля, проявляющихся в материальной культуре, образовании, карьере, потреблении или досуге. Вместо этого фокус был сделан на представлениях, взглядах и жизненных концепциях, выражаемых моими респондентами в своих нарративах. Первоначально я не планировала уделять этому приоритетное внимание, предполагая сосредоточиться на эмпирических данных, касающихся образа жизни и вкусов. Однако скоро выяснилось, что рассуждения респондентов о своей жизни и российском обществе преобладали в интервью над описаниями привычек и предпочтений, связанных с потреблением.

Анализ социальной среды показывает, что российская буржуазия уже выросла до определенного уровня классового сознания – или, если пользоваться терминологией Вебера, чувства общей принадлежности (Zusammengehörigkeitsgefühl). Их общие социальные круги, места проживания, элитарная культурная деятельность и обязательства в благотворительных проектах способствуют формированию класса, к которому все они в той или иной степени себя относят, несмотря на свой индивидуализм и устойчивое недоверие друг к другу. Представители новой буржуазии разработали пусть спорные, но тем не менее вполне конкретные и твердые взгляды, касающиеся собственной роли и своего положения на