Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны - Мэтью Форт

К числу архитектурных шедевров Мессины безусловно относится дом семьи Родригес.

В известном смысле это путешествие началось со знакомства с Леопольдо Родригесом и его женой Федерикой, которое состоялось несколько лет тому назад на обеде в «Охотничьем клубе» в Риме. Если вам повезет и вы будете приглашены туда, то увидите, что клуб располагается в парке дворца Боргезе. Там царит такая роскошь, о которой самые привилегированные английские клубы могут только мечтать. Я попал туда благодаря моему брату Джонни, который живет в Риме. Его лондонский клуб и римское заведение связаны взаимными обязательствами.

Перед обедом нам подали напитки в комнате, стены которой обтянуты шелком. Потолок, высотою никак не меньше пятнадцати метров, был украшен эмблемами семьи Боргезе и скрещенными папскими ключами. Нас обслуживали лакеи в ливреях — коротких курточках, вельветовых бриджах, белых чулках и перчатках. В комнате, через которую мы прошли в столовую, был наборный паркетный пол и царила та же самая сбивающая с толку искусственность, которая характерна для работ Эшера. Сама столовая по своему великолепию ничем не отличалась от помещения, в котором нам подавали спиртные напитки. Ощущение нереальности происходящего усугублялось тем, что каждый раз, когда открывалась дверь и вереница лакеев вносила в столовую очередное блюдо, мне казалось, что в коридоре мелькает алая кардинальская мантия в окружении стайки одетых в черное священнослужителей.

Во время обеда я сидел напротив Леопольдо. Это был привлекательный плотный мужчина с волнистой седеющей бородой и с волнистыми седеющими волосами. Наденьте на него вельветовый камзол и гофрированный воротник, и он станет похож на аристократа семнадцатого века с портрета Веласкеса. Поначалу меня поразили его неразговорчивость и настороженность.

Семейство Родригес появилось на Сицилии вместе с первыми испанскими переселенцами в пятнадцатом веке и сперва обосновалось в Липари, а уж потом перебралось в Мессину. Отец Леопольдо получил патент на суда на подводных крыльях и организовал регулярные рейсы между Сицилии, континентальной Италией и Эолийскими островами. Несмотря на все мои усилия и мой лучший итальянский, Леопольдо настороженно смотрел на меня из-под тяжелых век, отвечая на мои неловкие попытки завязать разговор с приличествующей случаю вежливостью, но без всякого энтузиазма.

Однако стоило нам заговорить о кулинарии, как все барьеры исчезли, и наша беседа становилась все более и более оживленной. Я почувствовал в нем воистину родственную душу, когда он стал говорить о том, что исконное сицилийское блюдо — involtini dipescespada — можно приготовить только из определенной части рыбы-меча (к сожалению, я забыл, из какой именно), что рыбу нужно резать определенным образом, иначе ее и есть не стоит. Подобная страстность и точность в том, что имеет отношение к еде, восхитили меня.

Его мать, продолжал он, занималась кухней в их семейном доме в Мессине. Судя по всему, она строго придерживалась традиций и готовила по старым рецептам. Да, милости просим, приходите к нам, и вы увидите пожилую женщину за работой. Когда? На следующей неделе? К сожалению, я, несмотря на огромное желание, не смог воспользоваться приглашением Леопольдо побывать у них на следующей неделе. Обед закончился около полуночи, мы расстались друзьями, и я получил приглашение в дом Родригесов на легкий обед на следующий день.

Ланч оказался таким же незабываемым, как и состоявшийся накануне. Мы сидели в великолепном саду, окружавшем роскошную виллу восемнадцатого века, принадлежащую Леопольдо и находящуюся в пяти минутах ходьбы от центра Рима. Обед начался с сырых конских бобов, мелких, величиною не более ногтя моего мизинца, свежих и одновременно мускусных и горьковатых. Мы посыпали их тертым выдержанным сыром проволоне. На столе стояла и головка сыра моцарелла величиною с мяч для регби, белая, блестящая. Когда ее разрезали, был слышен скрип. Моцареллу только утром прислали из Кампании, она была изумительно свежей, покрытой едва заметной зеленоватой зов пленкой оливкового масла. Конечно, была и паста, спагетти, слегка приправленные мерцающим томатным соусом и тонкими кружочками баклажан, одновременно и хрустящими, и мягкими. Затем были поданы сицилийские колбаски и мясо, поджаренное на древесных углях, с салатом, а на десерт — фрукты. Меню соответствовало представлениям Федерики о сицилийском «легком ланче».

— Обязательно побывайте на Сицилии, — советовал мне Леопольдо на прощание.

С тех пор при каждой моей встрече с ним и с Федерикой мы говорили о кулинарии. Услышав, что я хотел бы написать книгу о Сицилии, он спросил — когда? На следующей неделе? Я ответил, что в будущем году. Он попросил меня сообщить ему, когда я займусь этим делом, и обещал помочь мне. Но следующий год наступил и прошел, а поездка на Сицилию так и не состоялась. И вот наконец у меня появилась возможность реализовать свои планы.

Если бы мне точно не объяснили, где находится дом Родригесов, я бы никогда не нашел его. Он спрятался за деревьями и кустами в стороне от улицы Гарибальди, одной из широких в Мессине, идущих параллельно набережной. Как и большая часть домов в городе, он был построен после катастрофического землетрясения 1908 года и представлял собой местную версию ар-деко. Это был прекрасный городской жилой дом, в котором основательность, присущая девятнадцатому веку, сочеталась с экспрессивностью и фантазией стиля, нашедших свое воплощение в роскошных стеклянных дверях, в орнаментах, украшавших камины, и в элегантной лепнине на потолках.

С нашей последней встречи Леопольдо мало изменился. Его красивые седеющие волосы и борода казались такими же, какими были в тот вечер, когда мы сидели за столом напротив друг друга в «Охотничьем клубе», разве что в них появилось чуть больше седины. У него были чрезвычайно выразительные карие глаза, удивительный взгляд — недоверчивый, ироничный — и прекрасное чувство юмора. Казалось, он находится в постоянном движении. Даже когда он сидел, его левая нога непрерывно отплясывала джигу. Он погружался в общение и выныривал из него. В течение какого-то времени вполне мог хранить молчание, а потом разражался анекдотами, комментариями или объяснениями, которые всегда были четкими и убедительными. Он был целеустремленным и стопроцентно порядочным человеком, что само по себе замечательно в обществе, которое не очень ценит порядочность.

К нам присоединилась Федерика, высокая, элегантная женщина, всегда безукоризненная в том, что касалось ее внешности и суждений. Поначалу ее необыкновенная человеческая теплота и ум скрывались за природной застенчивостью. Федерика не сицилийка, а римлянка, и у меня было чувство, что она играет роль буфера между Леопольдо и окружающим миром, но я так и не понял, кого именно и от кого она защищает: то ли Леопольдо от внешнего мира, то ли внешний мир от Леопольдо.