В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Александр Александрович Резванцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Личности, подобные Мильке, нам, россиянам, следует рассматривать не только в историческом аспекте, но и с точки зрения государственной целесообразности, государственной выгоды, как это делают, скажем, американцы. Император Александр III говаривал, что у России нет друзей. Мильке был исключением из этого правила. И дай бог, чтобы у России когда-либо появились за ее рубежами такие верные и надежные друзья, каким был у Советского Союза Эрих Мильке.
Человек с собакой
Когда Мари увидела, как эсэсовцы, словно черные тараканы, посыпались из кузова крытого армейского автофургона и гуськом побежали к подъезду ее дома, она поняла, что это конец. Страха не было. К такому варианту развития событий девушка подготовила себя давно, еще в тот день, который граждане стран Бенилюкса назвали концом света. Тогда немцы, наплевав на суверенитет трех карликовых королевств, рванули к Парижу в обход линии Мажино. Танки с черными крестами на броне поползли по средневековым мостовым красавчика Брюсселя. На дворе стояла роскошная весна 1940 года. Буйно цвели каштаны, а сиреневые и розмариновые деревца благоухали прекраснее всех парфюмов мира. Смерть и отчаяние вторглись в это подобие рая нежданно, грозно, нагло…
Мари схватила банку со спиртом и вылила более половины прозрачной жидкости на дрова в камине, сложенные наподобие пионерского костерка. Чиркнула зажигалкой. Загудело синее пламя. Сжечь книгу. Сжечь всю без остатка и как можно скорее! Тонкая книжка была расшита еще в первый день оккупации. Осталось только высыпать листки в огонь. Когда постучали в дверь, девушка уже рвала обложку и по кусочкам бросала ее в камин.
— Кто там? — спросила она совершенно спокойно, не оставляя своего занятия.
— Тайная государственная полиция, — ответили ей с сильным немецким акцентом. — Откройте немедленно!
— Сейчас. Я только надену халат.
Она выплеснула остатки спирта в огонь, быстрым, четко отработанным движением руки извлекла из тайника за каминной трубой пистолет и, сжимая оружие в обеих ладонях, как учил инструктор динамовского тира, стала стрелять. Услышав грязную ругань, вопль и звук, какой производит мешок с мукой, свалившийся с воза, удовлетворенно улыбнулась. Один готов. Отсчитала семь выстрелов и опустила ствол. Последняя пуля себе. Автоматные очереди прошили дверь. Полетели щепки, зазвенели осколки люстры и оконных стекол. Солдаты крушили дверные доски прикладами. У нее оставалось несколько секунд. Мари прижала дуло к виску, зажмурила глаза, прошептала: «Прости, мамочка!» — и нажала на спуск…
Носком сапога Геллерт повернул голову девушки так, чтобы лучше рассмотреть ее лицо. «Дура, — подумал он, — имея такую мордашку, можно было найти себе более достойное применение». Геллерт толкнул дверь в смежную комнату и сразу увидел на столе рацию с наушниками, однако радости по поводу ликвидации шпионского гнезда не испытал.
— Обыщите квартиру, — приказал он. — Все документы, блокноты, записные книжки, просто книги — сюда, на стол!
— Яволь, герр хауптштурмфюрер! — рявкнул за его спиной кто-то из унтер-офицеров.
Через полчаса солдаты выложили перед ним телефонный справочник, географический атлас стран Бенилюкса и новенькую Библию — все на французском языке. Больше ничего достойного внимания обнаружено не было. Впрочем, Геллерт почти сразу понял, что девчонка перед своей гибелью уничтожила главную улику — книгу, по которой шифровала разведдонесения для передачи их в эфир, а кому направлялись ее радиограммы, знал один черт. От книги остались кучка пепла да еще сильно обуглившийся кусочек обложки размером три на два сантиметра. Считай, что ничего не осталось.
— Уберите труп, замойте кровь и приведите сюда консьержку, — велел Геллерт.
Консьержка оказалась глуповатой особой неопределенного возраста, насмерть перепуганной произошедшим. Стоило большого труда разговорить ее. Геллерт угостил женщину кофе с коньяком и шоколадом — все это нашлось на кухне разгромленной квартиры, рассказал пару скабрезных анекдотов, вытряхнул на стол из бумажника фотографии своей супруги и малолетних дочурок, а также купюру достоинством 50 рейхсмарок. Фотографии водворил на место, а деньги оставил. Тут бабу и понесло.
— Господин офицер, — полушепотом рассказывала она, перейдя на доверительный тон, — мадемуазель Мишлен была славной девушкой, но ее мучили разные болезни…
— Что за болезни?
— Страшные головные боли, бессонница, галлюцинации. Я боялась за девчонку. Она была на грани умопомешательства. Мне стало жаль ее. «Мари, — сказала я, — тебе нужен мужчина. Пойди на улицу, возьми себе мужчину. Пусть он поживет у тебя пару недель, и все твои болячки как рукой снимет. Пойми, это зов природы. От него не убежишь». Она засмущалась, залилась краской, но потом решилась, тряхнула своими шикарными кудрями и выпалила: «Я не имею права сходить с ума!» На другой день она привела к себе дезертира, солдата нашей разбитой армии. Я закрыла на это глаза.
— Когда мадемуазель Мишлен сняла эту квартиру?
— Полтора года назад.
Геллерт кивнул. Именно полтора года назад заработал брюссельский передатчик.
— А где она служила?
— Нигде. Отец оставил ей небольшое состояние. Она жила на ренту.
— Как долго оставался у нее этот парень?
— Недели три. Она хорошо кормила его. Ему тут нравилось. И Мари посвежела, похорошела, улыбаться стала. У нее были такие милые ямочки на щеках! Но вчера парень вышел погулять и не пришел. Будто сквозь землю провалился.
Геллерт жестом остановил ее, поскольку дальнейшая судьба парня была ему хорошо известна. Его задержал немецкий патруль. В гестапо он, чтобы выслужиться перед немцами, заложил Мари. Рассказал, что эта странная девица кого-то или что-то прячет в своей квартире. Во всяком случае, одна из комнат у нее всегда на замке. Кроме того, он видел однажды, как она выбросила в мусорное ведро перегоревшую радиолампу, хотя приемника в квартире нет. Сам он связист, и это показалось ему подозрительным.
— Кто дал дезертиру гражданское платье?
— Простите, бога ради, господин офицер, это были вещи моего покойного мужа. Но кто мог подумать!..
— Хватит! Госпожа…
— Готье.
— Отныне и
