Режиссер. Дилогия (СИ) - Яманов Александр

* * *

– Скажешь Серовой и Агаповой, чтобы костьми легли, но не ехали с общей группой. Пусть сошлются, что нехорошо им, и так далее. А во Дворец они, мол, доберутся на такси, – наставляю Акмурзина, когда подъехал автобус нашей делегации.

Ринат кивнул и поплёлся к своей душегубке, постоянно бросая взгляды на чёрного красавца, припаркованного рядом. Я же отправил водителя подкрепиться и выпить кофе, а сам засел в номере. Анализирую ещё раз сложившуюся ситуацию, и решаю более не рефлексировать. Это шоу‑биз, и надо жить по его правилам. А советские чинуши всё равно ничего не поймут и устроят разбор полётов.

Через час спускаюсь в небольшой холл пансионата, беру у администратора два зонта от солнца, которые я попросил накануне, и зову водителя. Ну, с богом!

* * *

Подбежавшему к «Мерсу» портье Карлтона сую два франка, и прошу позвать двух русских актрис. Если парень удивился, то вида не показал. Правда, на машину пялился, которая ему точно понравилась. С ним были солидарны туристы, наводнившие город. Некоторые девушки радостно махали ручками в ответ на мою широкую улыбку. Я полностью вошёл в образ эдакого денди‑пофигиста и получал истинное удовольствие от процесса. Всё‑таки кино изрядно влияет на человека. Главное, чтобы я не начал играть в обычной жизни. Но об этом мы подумаем позже.

Старая школа хороша тем, что её ничем не удивить. Тот, кто жил в Союзе тридцатых – сороковых, и на это время пришлась его слава, практически непрошибаем. Автомобилем такого человека точно не удивишь. С видом истинной королевы Серова опёрлась о мою руку и села на заднее сиденье. Агапова явно нервничала, но старалась держаться бодрячком. Передаю дамам открытые зонты, откидываю назад сиденье и плюхаюсь на него.

– Паоло, – говорю водителю, – Во Дворец, но едем не очень быстро. И давай сначала прокатимся по набережной.

Итальянец понимает французский более или менее нормально, говорит только плохо. Чего‑то пробормотав, он аккуратно нажал на газ. Поворачиваюсь к своим дамам, которые разглядывали устройство салона.

– Что это было, Алексей? – строго спрашивает Серова, а у самой глаза смеются.

– Мы с вами представляем великую страну. Да и фильм получился неплохой. Поэтому я решил, что игнорировать красную дорожку – преступление против здравого смысла.

– И более скромных машин, конечно, не было? – продолжает юморить экс‑дива.

– Как можно везти в храм кинематографа двух таких эффектных дам на какой‑то таратайке? – возвращаю улыбку.

Обе актрисы выглядят просто замечательно. Платья им шили на Мосфильме, но по эскизам одного попаданца. Получились просто отличные наряды, при этом достаточно простые, но необычные для этого времени. Думаю, иностранцам понравится не только фильм, но и гардероб советских актрис. Серова вся в серебряном, Агапова для контраста в лазурном. Грамотно подобранная бижутерия с сумочками. Ещё и причёски не совсем из этого времени. Дуэт получился просто сногсшибательный. Ну и один симпатичный блондин со спортивной фигурой, одетый во всё в чёрное, дополняет дуэт советских актрис. Если бить, то по площадям.

Слышу, как Агапова тихо произнесла.

– Я даже боюсь представить, что будет дальше. Не простят нам подобной выходки.

– Не переживайте, Нина Фёдоровна, – успокаиваю перестраховщицу, не оборачиваясь, – Главное, улыбайтесь почаще и делайте вид, что для вас это норма. А всю ответственность я беру на себя.

Набережная мне понравилась. Особенно расслабленный и улыбающийся народ. Впрочем, так и должно быть в любом курортном городе. Надо завтра сходить искупаться и позагорать, а то потом будет не до этого.

Перед подъездом к Дворцу фестивалей собралась небольшая пробка из автомобилей представительского класса. Но мы были вне конкуренции. Да и простой народ оценил наш выезд. Откровенно не засматривались, всё‑таки в Каннах тяжело удивить людей шикарным авто. Но я часто ловил взгляды девушек и широко им улыбался, ловя улыбки в ответ. Скорее это была моя защитная реакция, так как внутри я был похож сжатую пружину.

И вот тот момент, ради которого всё и задумано. «Мерс» останавливается перед дорожкой. Паоло выбегает из машины и открывает мою дверь. Далее я уже помогаю дамам выбраться из кабриолета. За спиной чувствую определённое оживление. Оборачиваюсь, подаю руки обеим актрисам и совершенно искренне улыбаюсь. Лёша Мещерский вышел на тропу войны, и этот день запомнят все присутствующие! Постепенно начали сверкать вспышки фотоаппаратов, телевизионная камера и журналист, что‑то вещающий в микрофон, тоже повернулись в нашу сторону.

Малину чуть не испортила девочка лет двенадцати, которая подбежала к нам с блокнотом и ручкой. Но это была первая мысль, которую я сразу отогнал. Ведь именно для зрителей мы работаем. Чего‑то я совсем нос задрал. Улыбаюсь чернявой девчушке с губами необычной формы, которая вдруг заробела, но улыбнулась в ответ. Беру в руки блокнот и обращаюсь к совсем смутившемуся ребёнку.

– Ты же не знаешь, кто мы. Или просто коллекционируешь автографы?

– Вы такие красивые, что не можете быть простыми гостями, – произнесла девочка непосредственно, – Но я правда вас не знаю. Напишите, пожалуйста, как называется ваш фильм, я обязательно его посмотрю.

– Для кого писать автограф?

– Меня зовут Изабель Аджани, – опять эта необычная улыбка.

Мда. Забавный эпизод. Но подумаем об этом позже. Сделав несколько шагов, мы были буквально атакованы одной симпатичной девушкой лет эдак двадцати пяти с компактным диктофоном в руках. За ней следовал фотограф, активно щёлкая своим аппаратом.

– Месье, я Флорин Рене из «Le Parisien». Простите, но я не узнала вас. Можете представиться и рассказать, какую страну вы представляете? И немного о вашем фильме, пожалуйста. Я уже слышала, что вы говорите по‑французски, – приятным голосом произнесла журналистка.

– Мы из самой прогрессивной страны в мире, которая первой отправила человека в космос, – наблюдаю, как голубые глаза мамзели становятся размером с блюдце, – И у нас снимают хорошее кино. Думаю, публика оценит новый советский фильм. А ещё, я очень надеюсь, что это сделает жюри.

Здесь уже раздались смешки других журналистов. Нашу троицу постепенно начали окружать и остальные акулы пера.

– Невероятно! Советские товарищи, а я сначала подумала, что вы какие‑нибудь американцы. А ещё знаете французский язык, – растерянно промолвила девица, но быстро пришла в себя, – Но ведь у вас не принята подобная роскошь! И почему вы считаете, что фильм должен понравиться жюри и публике, ведь о вас никто ничего не знает.

– Отвечаю по порядку. Мы – советские люди новой формации, и идём в ногу со временем. Что касается неизвестности – так вы и ваши коллеги сегодня о нас напишут, устранив недоработку организаторов фестиваля, – отвечаю под смех журналистов.

– Ваш фильм, наверно о войне или революции? – влез какой‑то солидного вида господин, не изъявивший желания представиться, – Советские любят снимать подобное кино. Только они не понимают, что мода изменчива, и этим публику уже не удивить.

– Опять мимо! Наш фильм про самое прекрасное чувство на свете – он о любви. Что касается войны, то наших людей не волнует, модно это в Европе или нет, – задел меня этот буржуй подобной трактовкой святой для любого советского человека темы, – Мы будем снимать фильмы про подвиг своего народа сегодня, завтра и через сто лет. Потому что это наша память. А народ без памяти – это народ без истории. Мы свою историю чтим. Не знаю, как с этим обстоит у вас.

Месье сразу завял, сморщив лицо в презрительной гримасе. Чую, что он точно не напишет о нас ничего хорошего. Но так будет даже лучше. Пусть будет негатив, что тоже является неплохой рекламой. Лишь бы не некролог, как говорил один малоизвестный на своей Родине писатель.

– Вы считаете, что у американского фильма нет шансов на этом фестивале? – с жутким акцентом, путая падежи, произнёс мужчина немного расхлябанного вида и через пару секунд представился, – Адам Хоберман из «Нью‑Йорк таймс».