Поцелуй Зимы - Надя Хедвиг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я медленно вздохнула и привычным движением поправила повязку под кофтой. Рядом завибрировал телефон. Сообщение было от Антона.
«Как твой бок?»
Раз в день он спрашивал, как мой бок, я – как его ухо. Чтобы он соизволил показаться врачу – хотя вряд ли веселый толстый дядька, к которому мы тогда приехали, был врачом, – мне пришлось встать в позу. Получив шесть швов и лошадиную дозу обезболивающего, я тяжело поднялась с кушетки и, опершись на дверной косяк, заявила, что не уйду, пока «этот бездушный садист» не осмотрит Антона.
Я открыла «Сообщения».
«Все ок. Как ты? Как Ваня?»
Каждый день я вворачивала свое «как ты», и каждый день Антон сообщал мне что угодно, кроме ответа на этот вопрос.
Лестер бы сказал: «А что ты хотела?», но Лестера не было слышно с тех пор, как он заверил меня, что умрет без волшебства. Наверняка он не появлялся, чтобы проучить меня. Третьего человека на своем личном кладбище я точно не переживу.
«Ванька еще спит, но проснется. Не волнуйся», – написал Антон.
«Когда?»
«Как Фрося родит».
Я ошеломленно перечитала сообщение. Фрося родит – кого? Они что, не?..
«В смысле ребенка?» – переспросила я и тут мысленно дала себе щелбан.
А кого еще можно родить? Неведому зверушку?
«Да».
Я тихонько вздохнула, чувствуя, как рану начинает дергать. Он же не хотел. А уж она как не хотела…
«Это точно известно?»
«Я знал это с самого начала».
Еще три глубоких вдоха и выдоха не помогли. Я осторожно дотронулась до грудной клетки кончиками пальцев, пытаясь понять, где больно. Болела кожа. Или сама душа.
В последние недели я часто вспоминала, как Антон прижал меня к себе в усадьбе – будто я самое дорогое, что у него есть. Иногда я использовала это воспоминание, чтобы заснуть, иногда – чтобы проснуться, вырвав себя из марева призрачных образов. Удивительно, но с тех пор как Эдгар шагнул в меня, кошмары стали сниться реже, а ощущение в груди да и вообще в теле изменилось: дыра затянулась, и я вновь почувствовала собственную целостность.
«Мы можем увидеться?» – набрала я.
«Давай».
Я посмотрела на медленно гаснущий экран телефона, точно он готовился выкинуть еще какую-то пакость, и снова горестно вздохнула.
Ребенок. Господи боже мой. Ребенок!
* * *
Раньше на месте кафе, которое красовалось чуть ли не на выходе из моего подъезда, росли тополя и стояли лавки. Кафе походило на здоровенную коробку конфет и ничем особенным не отличалось, кроме того, что в нем, судя по вывеске на входе, подавали умопомрачительно вкусный шоколадный торт. А еще там было удобно встречаться тем, кто недавно пережил операцию и передвигался, как раненая черепаха.
Я пришла слишком рано. Квадратные столики с красными и зелеными вазочками были пусты, робкое утреннее солнце раскрашивало их неровными бликами. Антона еще не было. У стойки с пирожными стоял темноволосый накачанный парень в кепке и фартуке с логотипом кафе и протирал стаканы белым вафельным полотенцем.
Парень показался мне смутно знакомым. На всякий случай я села поближе к двери: опыт научил меня не доверять тем, кто с первого взгляда кого-то напоминал.
Не прекращая улыбаться, парень подошел и протянул мне меню.
– У нас очень вкусный кофе, – сказал он вместо приветствия.
Тут я его узнала. Это был один из близнецов с открытого урока Юли. Ну нет, не бывает таких совпадений. Я снова покосилась на стеклянную дверь. До нее было всего ничего, но от мысли, что придется резко куда-то рвануть, швы задергало.
Я бессильно уронила руки на стол и спросила:
– Что тебе нужно?
Парень снова улыбнулся, не показывая зубы, и склонил голову. Когда пол-лица ему закрыл козырек кепки, меня вдруг осенило – я вспомнила, где встретила его впервые. Это был тот самый доставщик пиццы, который не взял денег, когда Лестер пришел ко мне – сколько? Месяц назад? А кажется, полжизни.
– Не бойся его, – прозвучал позади негромкий голос Антона.
Я обернулась. Под просторным черным свитером угадывалось очертание кобуры, но руки его спокойно лежали вдоль тела. На щеках темнела трехдневная щетина, под глазами отпечатались круги. На горле и ключицах алели следы от ожогов. Похоже, Антон и не думал их прятать.
Он опустил на меня взгляд, мазнул им по лицу и груди и скользнул туда, где под просторной маминой кофтой скрывалась повязка.
– Привет. – Антон неторопливо обошел парня и отодвинул стул напротив меня. – Это один из Смотрящих. Он безвредный.
– Кофе? – услужливо предложил близнец и склонился ко мне, приготовившись записывать заказ в крошечном блокнотике.
В этот момент я увидела, что в темных до черноты глазах клубился туман. Неудивительно, что он прячет их под козырьком кепки.
– Что? – переспросил Антон, поворачиваясь правым ухом. – Погромче.
– Кофе? – повторил близнец.
– Да. Черный, без сахара.
– И мне, – сказала я.
– Хотите шоколадный пирог? – не унимался Смотрящий, еще ниже склоняясь над своим блокнотиком в подобострастной позе.
Вряд ли кусок полез бы мне в горло, но я зачем-то кивнула.
– И шоколадный пирог, – сцепив перед собой руки в замок, добавил Антон.
Похоже, за время, что я была без голоса, он привык озвучивать мои желания.
За столиком воцарилась тишина. Антон смотрел на зеленую вазочку между нами, я – на Смотрящего, который засыпал зерна в кофемашину. Мускулы у него были, как у Шварценеггера в юности. Казалось, черная футболка вот-вот лопнет на бицепсах.
– Кто такие Смотрящие? – спросила я, изо всех сил оттягивая вопрос, на который снова не получу ответа.
– Говори погромче.
– Кто такие Смотрящие? – повторила я.
– А… Наблюдатели за миром. – Голос Антона звучал отстраненно. – Они следили за тобой, пока ты спала те три года. Потом – когда проснулась. Потом они, видимо, следили за Юлей.
– И теперь снова за мной, – угрюмо закончила я, наблюдая за близнецом.
Сейчас этот юный Шварценеггер вернется, и я точно не задам тот вопрос, который хотела. Я набрала воздуха в легкие и выпалила:
– Ты сможешь жить без заморозки?
Антон не шелохнулся. Лицо его не изменилось, только брови чуть поднялись. Взгляд примерз к сцепленным в замок пальцам.
– Поживем – увидим, – после секундного молчания ответил он.
– Ты злишься на меня?
Я с ужасом поняла, что этот вопрос мучил меня даже больше, чем «куда делся Лестер».
Тонкие, почти бескровные губы Антона дрогнули от едва заметной усмешки. Она была
