Вторая мировая война - Уинстон Черчилль

Прошел еще месяц все нараставших трений с Советами и с Тито, и только тогда сам Сталин обратился ко мне по поводу югославской проблемы.

Маршал Сталин – премьер-министру

21 июня 1945 года

Несмотря на то что югославское правительство приняло предложение американского и британского правительств относительно района Истрии – Триеста, переговоры в Триесте, как видно, зашли в тупик. Это объясняется главным образом тем, что представители союзного командования на Средиземном море не хотят считаться даже с минимальными пожеланиями югославов, которым принадлежит заслуга освобождения от немецких захватчиков этой территории, где к тому, же преобладает югославское население. Такое положение нельзя считать удовлетворительным с точки зрения союзников.

Не желая обострять отношений, я до сего времени не упоминал в переписке о поведении фельдмаршала Александера, но теперь приходится подчеркнуть, что нельзя согласиться с тем, чтобы в этих переговорах применялся тот заносчивый тон, которым иногда пользуется фельдмаршал Александер в отношении югославов. Никак нельзя согласиться с тем, что фельдмаршал Александер в официальном публичном обращении допустил сравнение маршала Тито с Гитлером и Муссолини. Такое сравнение несправедливо и оскорбительно для Югославии.

Для советского правительства был неожиданным также тон ультиматума в том заявлении, с которым англо-американские представители обратились к югославскому правительству 2 июня. Как можно рассчитывать такими методами обеспечить прочные положительные результаты?

Все это заставляет меня обратить Ваше внимание на создавшееся положение. Я по-прежнему надеюсь, что в отношении Триеста – Истрии справедливые югославские интересы будут удовлетворены, особенно имея в виду то обстоятельство, что в основном вопросе югославы пошли навстречу союзникам.

Я ответил ему:

Премьер-министр – маршалу Сталину

23 июня 1945 года

1. Благодарю Вас за Вашу телеграмму от 21 июня. В октябре в Кремле все мы исходили из того, что югославские дела должны решаться на базе 50 % русского и 50 % английского влияния. Сейчас фактически эта пропорция напоминает скорее 90: 10, и даже в отношении этих жалких 10 % маршал Тито подвергает нас крайне сильному нажиму. Этот нажим оказался столь жестким, что Соединенным Штатам и правительству Его Величества пришлось привести в движение многие сотни тысяч войск, чтобы оградить себя от нападения маршала Тито.

2. Югославы чинят большие жестокости в отношении итальянцев в этой части мира, в особенности в Триесте и Фиуме, и вообще они проявили склонность захватывать любую территорию, на которую проникают их легкие силы. Продвижение этих легких сил было бы невозможно, если бы Вы, со своей стороны, не осуществили огромных и желанных наступлений с востока и на севере и если бы фельдмаршал Александер не сковал на своем фронте в Италии двадцать семь неприятельских дивизий и не принудил их наконец к капитуляции. Я не считаю возможным говорить, что всю эту территорию завоевал маршал Тито. Она была завоевана в результате продвижения крупных сил как на западе, так и на востоке, которые вынудили немцев к стратегическому отступлению с Балкан.

3. Во всяком случае, мы пришли к соглашению, которое намерены выполнять. Мы считаем, что вопрос о всяких территориальных изменениях постоянного характера должен решаться за столом мирной конференции и что маршал Тито нисколько не пострадает, если он признает нынешнюю линию, которой мы требуем, пока это совещание не состоится. А тем временем мы сможем совместно переговорить обо всех этих вопросах в Берлине.

4. Формулировки в телеграмме фельдмаршала Александера фактически были в основном взяты из предварительного текста, полученного от президента. Мы не видим оснований, оправдывающих бесцеремонное обращение с нами, в особенности со стороны людей, которым мы помогали, причем начали им помогать раньше, чем Вы сумели установить с ними какую-либо связь. Поэтому я не вижу никаких оснований извиняться за фельдмаршала Александера, хотя мне и не было известно, что он собирался составить свою телеграмму именно в таком духе.

5. Мне кажется, что русифицированная граница, идущая от Любека через Эйзенах до Триеста и дальше вниз к Албании, – это вопрос, требующий обстоятельных дискуссий между добрыми друзьями.

6. Это именно то, о чем нам нужно переговорить совместно при нашей встрече, до которой уже недолго.

В этот тревожный промежуток между капитуляцией Германии и трехсторонней конференцией в Берлине генерал де Голль тоже решил обеспечить позиции Франции как в Сирии, где он действовал вразрез с последовательно проводившейся нами политикой обеспечения независимости Сирии, так и в Италии, где он нанес оскорбление Соединенным Штатам.

Еще 27 февраля я в совершенно ясных выражениях изложил в палате общин нашу политику:

«Я должен разъяснить, притом раз и навсегда, позицию правительства Его Величества в отношении Сирии и Ливана и в отношении наших французских союзников. Эта позиция определяется заявлениями, сделанными в 1941 году, в которых Великобритания и Франция окончательно провозгласили независимость этих государств Леванта. В то время и с тех самых пор правительство Его Величества давало ясно понять, что оно никогда не будет пытаться заменить французское влияние в государствах Леванта английским. Мы твердо решили также уважать независимость этих государств и приложить все усилия в целях сохранения особого положения Франции, учитывая многочисленные культурные и исторические связи, с давних пор установленные Францией и Сирией. Мы надеемся, что французы сумеют сохранить это особое положение. Мы верим, что властью всемирной организации эти государства будут поставлены на прочную основу и что привилегия французов также будет признана.

Однако я должен разъяснить, что не нам одним надлежит защищать силой независимость Сирии и Ливана или привилегию Франции. Мы стремимся и к тому и к другому и не считаем их несовместимыми. Поэтому нельзя возлагать слишком большое бремя на плечи одной только Великобритании. Нам нужно учитывать тот факт, что Россия и Соединенные Штаты признали независимость Сирии и Ливана и относятся к ней с одобрением, но они не одобряют предоставления какого-либо особого положения любому другому иностранному государству».

Освобождение Франции повлекло за собой серьезный кризис в странах Леванта. С некоторых пор было ясно, что потребуется новый договор для определения французских прав в этом районе, и на обратном пути из Ялты я встретился в Каире с президентом Сирии и уговаривал его мирно договориться с французами. Государства Леванта не желали начинать переговоры, но мы убедили их это сделать, и переговоры начались. Французский делегат генерал Бэйнэ отправился в Париж за инструкциями, и вся Сирия с тревогой и волнением ожидала его предложений. Произошла задержка; никаких предложений не поступало; затем распространилось известие, что в пути находятся французские подкрепления. 4 мая я обратился к де Голлю с дружественной телеграммой, в которой объяснил, что у нас нет никаких притязаний в государствах Леванта и что мы выведем все наши войска из Сирии и Ливана, как только новый договор будет заключен и вступит в силу. Однако я упомянул также, что нам нужно оберегать от нарушений и разъединения свои военные коммуникации на всем Среднем Востоке. Мы указали ему, что прибытие французских подкреплений, даже самых небольших, неизбежно будет расценено как средство давления и это может иметь серьезные последствия. Этот совет не был принят, и 17 мая французские войска высадились в Бейруте.