Гусар бессмертия - Алексей Волков

Ротмистр вертелся в седле не хуже грешника на сковородке, отбивая упорно пытающие проткнуть его штыки, когда вдруг сразу стало легче. Толпа австрийцев лопнула, впуская внутрь всадников в черных мундирах на вороных конях, чем-то похожих на предвестников смерти и одновременно эту смерть несущих. А затем пехота сделала худшее из того, что только могла сделать в такой ситуации. Она пустилась в бегство, подставляя спины под удар, словно возможно состязаться в беге с лошадью.

Не все. Некоторая часть осталась на месте, сбившись в бесформенную кучу и выставив во все стороны штыки, но основное внимание было уделено не им.

На счастье беглецов, гусар здесь было немного. Хватило бы и этих, однако чуть в стороне запела играющая аппель труба, и кавалеристы были вынуждены повернуть коней на ее зов. Не сразу. Трудно отказать себе в злобном удовольствии обрушить на врага клинок или пырнуть убегающего пикой, но все же сигналы были вбиты в людей так, что только мертвые не повиновались их призывному пению.

Следом за батальонной трубой запели трубы эскадронные. Когда долго служишь, начинаешь разбираться в их индивидуальном звучании. Орлов как-то сразу вспомнил, что он не просто рубака, а командир эскадрона, и устремился туда, где старательно и чисто играл сигнал Фомин.

Отовсюду стремительно подскакивали гусары, занимали первые попавшиеся места, а ротмистр уже крутил головой, пытаясь определить сразу и понесенные потери, и причину, по которой Мадатов прервал кровавую забаву.

С причиной обстояло просто. На помощь избиваемой пехоте спешило два эскадрона австрийских улан. Еще два заходили по дуге во фланг, причем с последними неслось несколько запряжек конной артиллерии. С другого фланга непоколебимо стояли пехотные каре. Впрочем, как и с фронта, причем в промежутках тоже виднелись пушки. До своих же было далековато. С вражеской конницей – как с собакой. Стоит побежать – и она бросается в погоню. Лучшее, что можно сделать, – напасть первым. Или хоть сделать вид, что собираешься нападать.

Некоторые гусары оказались пешими и лихорадочно ловили беспризорных коней. Другие подбирали раненых, а то и убитых товарищей. Но в целом, насколько мог судить Орлов, потери были невелики.

– Ваше благородие! Князя зацепило! – выпалил Огейчук, подскочивший с переброшенным через седло раненым.

– Какого? – Орлов покосился на видневшегося в стороне Мадатова. Вроде бы цел и распоряжается с привычной энергией. И тут дошло. – Лопухина?

– Його.

– Сильно?

– Дюже изрядно, – вздохнул Огейчук. – Це ж он в карею врубился, а тут як стрельнули в упор… Насилу вывез.

Хотелось взглянуть, как там приятель, кроме затылка да спины ничего не видать, но времени не было даже на это.

– Огейчук! Живым или мертвым, но доставь его к нашим! Живым – креста не пожалею.

– Хиба я ради креста? – даже обиделся гусар.

– Давай! – Кавалерия приближалась, и Орлову было не до пререканий.

Огейчук тоже оценил ситуацию и резко повернул коня к русским позициям. Туда же поскакал еще с десяток всадников с аналогичным грузом.

Зато навстречу на рысях шел второй батальон полка, причем вел его сам командир александрийцев Ефимович.

Увидев спешащее к противнику подкрепление и взвесив имеющиеся силы, австрийцы предпочли приостановиться. Только конная артиллерия снялась с передков и приготовилась к стрельбе. Та же, что стояла между каре, попыталась угостить собирающиеся эскадроны ядрами.

Делать на таком расстоянии от основных сил было нечего. Проскакавший вдоль эскадронов Мадатов выдохнул Орлову:

– Отходим! Только не спеши!

– Эскадрон рысью! Фланкерам быть в готовности! – среагировал Александр.

Он лишь теперь почувствовал, как саднит левый бок, а нижняя рубашка почему-то липнет к телу. Весь ментик с этой стороны был разорван, очевидно – штыками, и было жаль этой принадлежности мундира. Что до остального – времени обращать внимание на раны все равно не было.

Частая стрельба чуть в стороне дала знать, что теперь австрийцы пытаются перенести центр усилий туда. Но вечерело, и уже было ясно, что сегодня добиться они ничего не сумеют.

Александрийцы с показной неспешностью возвращались к своим. Горячка боя отпускала, и гусары поневоле оглядывались: не попытается ли противник ударить в спину? Тем более, число эскадронов тут возрастало. Но вот на полпути встретили Ефимовича, и сразу стало как-то легче. Если уж одним батальоном сумели натворить делов, то всем полком – кого бояться?

Сражение окончилось к вечеру за полным изнеможением противников. Русские потеряли полторы тысячи убитыми и ранеными, но полностью удержали позиции. Потери врагов были в три с лишним раза больше. Однако Тормасов, посовещавшись со своим штабом, решил немного отступить. Он был в состоянии отбить нападение саксонцев и австрийцев, но сил победить их пока не было.

В свою очередь и Шварценберг, и Ренье убедились: победы им не одержать. У них не хватило духу дать еще одно генеральное сражение, и хотя мелкие стычки продолжались еще неделю, ничего серьезного союзники Наполеона уже не предпринимали.

Русским это было только на руку. Их главным козырем было время. Каждый день приближал прибытие из далекой Молдавии спешно идущих подкреплений, которые самым коренным образом должны были изменить всю обстановку театра военных действий.

Перед наступающими вечерними сумерками Орлов передал командование эскадроном Мезенцеву. Александрийцев уже некоторое время как отвели во вторую линию, бой окончательно затих, и кашевары вовсю колдовали над своими котлами.

Александр лишь убедился, что все в порядке, и направил коня туда, где, по расчетам, должны были находиться офицерские денщики.

Небольшая ложбинка была рядом. В ином случае Орлов предпочел бы дождаться Аполинария, не покидая расположения эскадрона, но теперь…

– Да где ж это вас, барин? – Денщик взял разорванный ментик и посмотрел так, словно Орлов весь день занимался какими-то проказами.

– Тут неподалеку, – хмыкнул Александр.

– И доломан тоже, – укоризненно покачал головой Аполинарий, но все же первым делом поспешил наполнить барину чарку.

Ротмистр выпил водку как воду, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Нагнулся к разложенной еде и ухватил гусиную ногу. Пальцы слегка дрожали.

Подобно всем, он не ел целый день, но сил не хватало даже чтобы как следует прожевать мясо. Вдобавок кружилась голова, а бок уже не просто саднил – горел, словно кто-то неведомый старательно прижигал его раскаленными углями.

– Совсем уморились. Дайте доломан снять помогу. – Аполинарий вел себя как заботливая мамаша рядом с непутевым дитем.