Нюрнбергский эпилог - Аркадий Полторак

Это случилось 6 июня 1946 года, когда в печати появилось сообщение о выступлении с антисоветской речью Джеймса Бирнса — государственного секретаря США. Тогда же в британской палате общин его поддержал Бевин.

Риббентроп сразу как-то преобразился. В перерывах он выступал в роли комментатора мыслей Бирнса и Бевина. А по вечерам, встречаясь в своей камере с доктором Джильбертом, злорадно вопрошал:

— Разве Америке безразлично, если Россия сожрет всю Европу?

Риббентроп сумел разглядеть в речи государственного секретаря такую трещину, в которую легко мог провалиться весь Нюрнбергский процесс. Даже его небольшого ума вполне хватило, чтобы понять, что империалистической Америке «не безразлично», в каком направлении пойдет развитие послевоенной Европы. Но чего он так и не мог постичь, так это действительно полного безразличия Америки к тому, как обойдется нюрнбергская Фемида с самим Риббентропом. Без таких, как он, легко можно было обойтись, даже проводя в Европе ту же политику, которую проводил он.

Утопающий хватается за соломинку

Иоахим фон Риббентроп не мог бы пожаловаться на недостаточное внимание суда к его персоне. Скрупулезно и во всех деталях трибунал исследовал вехи его жизни. Не был забыт ни один медвежий уголок его карьеры.

Риббентроп тщеславен. Однако здесь, в Нюрнберге, он не стал бы настаивать, чтобы трибунал тратил время на изучение той его деятельности, которая больше вытекала из высокого эсэсовского звания, чем из положения министра иностранных дел.

Риббентроп никак не хотел признавать свою осведомленность в существовании «лагерей смерти». Но оказывается, для того чтобы попасть в собственные имения — Зоненбург и Фушль, он обязательно должен был проехать через зону таких лагерей. Ему это показали на карте, и он не стал спорить.

— А разве это не был приют для престарелых евреев? — наивно осведомился бывший рейхсминистр, хотя каждый рядовой эсэсовец знал, что оттуда заключенные выходят «на волю» только через трубы крематория.

Еще менее хотелось Риббентропу признаваться в том, что он способствовал «комплектованию» подобных лагерей жертвами. От него на суде многократно следовали заявления, что он не антисемит, что многие из его «лучших друзей были евреями». Больше того, Риббентроп заявил суду, будто в беседах с Гитлером он пытался доказать, что антисемитизм не имеет под собой почвы. Рейхсминистр, оказывается, убеждал Гитлера, что Британия вступила в войну против Германии «не под давлением еврейских элементов», а в силу «стремления британских империалистов сохранить равновесие в Европе».

— Разговаривая с Гитлером, — замечает Риббентроп, — я напомнил ему, что в наполеоновскую эру, когда евреи еще не имели никакого влияния в Англии, англичане тем не менее воевали с французским императором...

Увы, обвинители не умилились, выслушав эти показания, и положили на судейский стол массу документов, изобличающих Риббентропа в активном осуществлении гитлеровского расистского плана.

Вот официальная запись совещания Гитлера и Риббентропа с венгерским регентом Хорти от 17 апреля 1943 года. Гитлер и Риббентроп требуют, чтобы Хорти «довел до конца» антиеврейские мероприятия в Венгрии. Запись фиксирует: «На вопрос Хорти о том, что же он должен сделать с евреями теперь, когда уже лишил их почти всех возможностей добывания средств к жизни, не может же он убить их всех, имперский министр иностранных дел заявил, что евреи должны быть истреблены или сосланы в концентрационные лагеря — другого варианта не существует».

Подобными методами господин рейхсминистр пытается разрешить не только еврейскую, но и многие другие «проблемы». Он выговаривает итальянскому послу за недостаточную жестокость в борьбе с партизанами и настойчиво советует поголовно «уничтожать банды, включая мужчин, женщин, детей, чье существование угрожает жизни немцев и итальянцев».

Не колеблется Риббентроп и в том случае, когда возникает вопрос, следует ли подходить ограничительно к линчеванию сбитых англо-американских летчиков или линчевать их всех. Он категорически настаивает на последнем.

Риббентроп надеялся, что обвинители будут интересоваться лишь его дипломатической деятельностью. Но прокуроры союзных держав считали, что уголовно-политический портрет Риббентропа окажется незавершенным, если не раскрыть суду некоторые другие, чисто эсэсовские дела господина министра.

Месяц за месяцем длился Нюрнбергский процесс. Скрупулезно исследовались все доказательства.

Настала заключительная стадия: подсудимые получили право на свое последнее слово.

Риббентропа, как и других, не ограничивали временем. Говорил он долго, но ничего нового сказать не смог. Снова и снова настаивал на своем миролюбии, своем стремлении упрочить мир на земле: не моя, мол, вина, а моя беда, если люди не понимали меня или понимали превратно.

Риббентроп хотел жить и, как утопающий, хватался за соломинку. Произнося свое последнее слово, верил, что оно может стать в некотором смысле первым словом.

— При создании Устава этого трибунала, — заявил бывший рейхсминистр, — державы, подписавшие Лондонское соглашение, очевидно, придерживались другой точки зрения в отношении международного права и политики, чем сегодня... Сегодня для Европы и мира осталась лишь одна проблема: овладеет ли Азия Европой или западные державы смогут ликвидировать влияние Советов на Эльбе, на Адриатическом побережье и в районе Дарданелл. Другими словами, Великобритания и США сегодня практически стоят перед той же дилеммой, что и Германия...

Осенью 1946 года эти слова Риббентропа уже находили кое-где сочувственный отклик. Политический климат в мире действительно изменился. И все же Риббентроп просчитался. Он не понял, что в Нюрнберге происходит не просто судебный процесс, а Суд Народов, за ходом которого бдительно следит мировое общественное мнение, ограничивающее возможности политических маневров реакции.

1 октября 1946 года Риббентропу объявили, что трибунал признал его виновным по всем разделам обвинительного заключения. Второй день подвел черту: председательствующий провозгласил, что за многолетнюю преступную деятельность против мира и спокойствия народов, за соучастие в совершении чудовищных преступлений против человечества бывший министр иностранных дел «третьей империи» приговаривается к смертной казни через повешение.

Бледный, со сжатыми губами, выслушал Риббентроп этот приговор. Видимо, в тот момент перед его глазами, как в отблеске молнии, пролетела вся жизнь. Еще и еще раз он мог пожалеть, что променял спокойное существование виноторговца на такую бурную, чреватую роковыми неожиданностями деятельность гитлеровского министра иностранных дел.

После объявления приговора Риббентропу оставалось жить ровно тринадцать дней, но он не знал этого. Время от времени к нему в камеру по-прежнему заходил доктор Джильберт. Стал захаживать и пастор. Этот новый посетитель, конечно, не радовал.

Риббентроп написал ходатайство о помиловании и одновременно сообщил доктору Джильберту, что готов написать в назидание потомству несколько томов об ошибках и просчетах нацистского режима. Риббентроп убеждал Джильберта, насколько важно для США сделать «исторический жест» и ходатайствовать о смягчении ему, Риббентропу, наказания или хотя бы об отсрочке исполнения приговора на время, необходимое ему для написания задуманного труда.

И вскоре сверкнул луч надежды: Риббентропу сказали, что с ним хочет встретиться «один американец». Этот американец пересек всю Азию и Европу. Он приехал из Токио, где в то время уже шел судебный процесс над главными японскими военными преступниками.

Это был Кеннингем — американский адвокат на Токийском процессе. В Нюрнберг он приехал с единственной целью — заполучить доказательство того, что между японским правительством и правительством третьего рейха «не было никакого сотрудничества» в проведении агрессивной политики. Понимая психологическое состояние «свидетеля», Кеннингем не стал утруждать Риббентропа и дал ему на подпись уже готовый текст показаний. Риббентроп поторопился подписать это адвокатское сочинение, полагая, что его услуга представителю страны звездно-полосатого флага будет должным образом оценена. Однако уже на следующий день он мог убедиться, что оказался в роли мавра, который сделал свое дело и может уйти. «Свидетель» не пережил своих показаний даже на сутки.

В ночь на 16 октября последний раз лязгнул замок в камере бывшего германского министра иностранных дел. Его повели по тюремному коридору. Это был путь на эшафот. За несколько часов до того Риббентропу сообщили, что ходатайство о помиловании отклонено.

Говорят, что человек умирает так, как он жил. Риббентроп перед казнью находился в состоянии полной прострации. Он не шел по тюремному коридору, его тащили.