Демон тринадцатого месяца (СИ) - Усманов

состоянии одного, только спать опять на земле, сидя на циновке, напрягало. Ли Мин помогла ему снять верхнее ханьфу, а когда он улегся, укрыла медвежьей полостью и отошла к очагу подогреть лечебный настой.

Глава был покладистым пациентом, не морщась, выпил горькое лекарство и, устало вздохнув, будто это стоило ему неимоверных усилий, упал на свое ложе, утомленно закрыв глаза. А Ли Мин, решала в каком углу пещеры лучше устроиться на ночлег. Может сдвинуть сундуки? Не пойдет, ее сундук должен остаться на пентаграмме. Да и возня с сундуками потревожит Главу, еще наябедничает на нее лекарю Бину. Ее неумолимо клонило в сон, которому девушка бесповоротно проигрывая, наконец, уступила.

— Не спи на полу. Кан просторный, мы даже не коснемся друг друга, — донеслось с ложа Главы.

Оказывается Ли Мин не заметила, как задремала. Сидя на полу, она, привалившись к кану, положила голову на руки, но очнулась от прикосновения к своему лицу и кое-как открыла глаза.

— Разве тебе не холодно? — тихо беспокоился Глава.

— Ладно… — сдаваясь, сонно пробормотала Ли Мин, подавляя зевок и решившись, перебралась на кан, где пригрелась под медвежьей полостью провалившись в сон.

Она не видела, каким взглядом смотрел на нее дафу, отодвинувшись от нее как можно дальше к каменной стене пещеры.

Глава 17

Пещерная любовь

Ли Мин проснулась внезапно, настороженно приподнявшись на локте. Уже середина ночи и у входа в пещеру кто-то стоял. Нет… кто-то уже переступал порог-преграду созданную из ледяной соли… Что⁈ Разве маг не «запечатал» пещеру? Свет звезд едва рассеивал мглу, делая глубокую ночь призрачной. У порога шумно, протяжно выдохнули и Ли Мин резко села. Массивный бесформенный словно глыба силуэт заслонил проем пещеры, низко утробно заурчав. Ли Мин в панике, сбивая меховую полость, сгребая простыни, отталкиваясь пятками, начала отползать по кану к стене. На этот раз Горный дух, миновав все магические заслоны, спокойно входил в пещеру. Что он сделает с ней и главное с беспомощным дафу? Какую жертву потребует? Растерзает их? Вдруг сзади к ней прижалось горячее тело, ее крепко обняли и у самого уха выдохнули:

— Тише… тише… — шевельнулись губы возле щеки и теплая ладонь легла ей на глаза. — Не смотри на него.

Спиной она чувствовала колотящееся сердце дафу, ощущала как он все откровеннее прижимает ее к себе. Несмотря на то, что мысли путались в панике, а сердце заходилось от страха, его недвусмысленные объятия не давали провалиться в малодушное сознание своей беспомощности. Она уже не одна со своим страхом, только как ей защитить пациента и защититься самой? Прежде всего успокоиться… но как? Объятия дафу становились настойчивее и волновали так, что страх отступал перед более сильным чувством, а после забылся совсем. Было уже не до того…

Глава, оторвавшись на миг от отчаянно прижимавшейся к нему девушки, тихо и четко произнес непонятное: «Жэ жоу». «Жэ жоу», — со свистящим шипением невнятно ответили от входа.

* То есть имя духа, которое следует произнести, чтобы он не причинил тебе вреда. Как бы знакомых, произнесших его тайное, истинное имя, духи не трогают. «Если проходящий в горах путешественник вдруг услышит в темноте громкий человеческий голос, значит, он столкнулся с существом, которое зовется чжи; если он знает это имя и громко выкрикнет его, существо не причинит ему никакого вреда. Пусть он также произнесет слово жэ-жоу, которым также зовутся эти существа.» — говорится в книге по «Демонологии Древнего Китая».

А после, уложив Ли Мин на кан, Глава укрыл ее собой и горячие губы легли на плотно сжатые губы одеревеневшей от страха девушки, а последующий глубокий и жестокий поцелуй опрокинул ее сознание. Шок от недозволенной настойчивости рук, перекрыл страх. А крайнее недоумение от быстрых жадных поцелуев, прерываемых едва сдерживаемыми стонами нетерпения, заставили позабыться совсем. Потому что все ее мысли были о руках, касавшиеся недозволенных мест ее тела, вызывая жгучий протест и сопротивление. Но ее руки тут же отводились в сторону, ее стиснули и прижали к кану, когда она попыталась освободиться. Ее сопротивление подавлялось безжалостно и бесповоротно, настойчиво пробуждая в ней огонь чувственного возбуждения, разгоравшийся все сильнее и мощнее под безумными мужскими поцелуями, что терзали ее грудь, то проникали в ее рот, размыкая упрямо сжатые губы, врываясь в него жадным настойчивым языком. Чужая ладонь, что протиснулась меж ее бедер, там и осталась, и невозможно было освободиться от нее.

За этой чувственной борьбой инь и янь оба позабыли о Горном духе, что неподвижно застыл на пороге, вдруг истаяв как дым развеянный ветром. В какой-то момент Ли Мин прекратила сопротивление, осознав, что лежит обнаженная и вздрогнула, когда ласка чутких мужских пальцев, воспользовавшись затишьем, прошлись по-особому нежно, заставляя ее раскрыться, увлажняясь.

— Прости… сил моих нет больше… — шепнули в ее губы и вновь накрыли горячим поцелуем.

В нее он вошел быстро, ударив сразу так, что перед глазами вспыхнул багровый взрыв. От боли она дернулась, но мужское обнаженное тело с твердыми от напряжения мышцами, обдавая жаром, безжалостное прижимало ее к ложу, а в ней самой неумолимым тараном ходило его естество, ускоряя и ужесточая натиск. Влажные удары двух тел учащались, становясь все быстрее. Ошеломленная болью и недоверием, что все это происходит с ней, она сдалась, понимая, что ей не остановить неумолимый мужской натиск, что подавлял и захлестывал горячей чувственностью. Отстранёно ощущалась, что внутренняя часть бедер стала мокрой и липкой от крови. Поцелуи прерывались глухими стонами, пока не изверглись в один мучительный выдох, как будто это его, а не ее терзали ненасытной страстью.

Возле пещеры рыкнуло в ответ, когда стоны перешли в крики: мужской протяжный и глухой и жалобный женский. Мужчина резко дернулся в неконтролируемых спазмах наслаждения и затих в бессилии навалившись на распластанную под ним женщину, а после глубоко выдохнув, чуть передвинулся, дав ей вздохнуть.

Он постиг ту, которую избрал, властно заявив на нее свои права. Свершилась суть существования.

— Нам нужно поберечься, — прошептал он через какое-то время.

Он так и сказал: «нам», как будто тоже потерял девство.

— Очень больно? — спросил с тихой тревогой, прижав между её ног сухую тряпицу, и она с усилием свела ноющие бедра.

Женщина медленно приходила в себя, вспоминая о некой Ли Мин, с облегчением вдохнула полной грудью, освобожденная от гнета мужского тела и закрыла глаза, не в состоянии все это осмыслить: слишком много… слишком больно… непонятно и… сладостно. Теплая ладонь опять прошлась по ее груди и под ней, вытирая остывающий