Сергей Есенин. Казнь после убийства - Виктор Кузнецов

Мучительно сложным было его возвращение к Богу. Процесс этот в связи с его трагической гибелью не завершился, но воскресение наступало несомненно. 1925-м годом отмечены, например, такие его покаянные строки: «Ты ведь видишь, что небо серое // Так и виснет и липнет к очкам. // Ты прости, что я в Бога не верую, // Я молюсь ему по ночам. // Так мне нужно. И нужно молиться, // И, желая чужого тепла, // Чтоб душа, как бескрылая птица, // От земли улететь не могла».

Сестра поэта вспоминала, как в ноябре 1925 года в связи с грозившим ему судом и другими неприятностями он с отчаянием искал утешения: «Екатерина, ты веришь в Бога?» — спросил Сергей. — «Верю», — ответила я. Сергей метался в кровати, стонал и вдруг сел, отбросив одеяло. Перед кроватью висело распятие. Подняв руки, Сергей стал молиться: «Господи, ты видишь, как я страдаю, как тяжело мне».[173] Известно, что Есенин не расстался с Библией (после смерти поэта Галина Бениславская передала книгу его сестре Шуре).

Очевидно, в мае 1925 года поэтический ответ Демьяну Бедному был готов. Он предложил его Петру Чагину для публикации в «Бакинском рабочем», но тот благоразумно не захотел ссориться с придворным кремлевским пиитом (об этом в 1965 году он рассказал есениноведу В. Субботину).

Ничего не оставалось делать, как распространить произведение в списках. Это, конечно, было опасно, но нельзя было и промолчать. Так в народ пошли отважные есенинские строки.

Я часто размышлял, за что Его казнили,За что Он жертвовал своею головой?За то ль, что, враг суббот,Он против всякой гнилиОтважно поднял голос свой?За то ли, что в стране проконсула Пилата,Где культом Кесаря полны и свет и тень,Он с кучкой рыбаков из местных деревеньЗа Кесарем признал лишь силу злата?За толь, что, разорвав на части лишь себя,Он к горю каждого был милосерд и чутокИ всех благословлял, мучительно любя,И маленьких детей, и грязных проституток?Не знаю я, Демьян, в «Евангелье» твоемЯ не нашел ответа.В нем много бойких слов,Ох, как их много в нем,Но слова нет, достойного поэта.Я не из тех, кто признает попов,Кто безотчетно верит в Бога,Кто лоб свой расшибить готов,Молясь у каждого церковного порога.Я не люблю религию раба,Покорного от века и до века,И вера у меня в чудесное слаба.—Я верю в знание и силу человека.Я знаю, что, стремясь по чудному пути,Здесь, на земле, не расставаясь с телом,Немы, так кто-нибудь ведь должен же дойтиВоистину к божественным пределам.И все-таки, когда я в «Правде» прочиталНеправду о Христе блудливого Демьяна,Мне стыдно стало так, как будто я попалВ блевотину, низверженную спьяна.Пусть Будда, Моисей, Конфуций и Христос —Далекий миф. Мы это понимаем,Но все-таки нельзя, как годовалый пес,На все и вся захлебываться лаем.Христос — сын плотника — когда же был казнен(Пусть это миф), но все ж, когда прохожийСпросил его: «Кто ты?» — ему ответил Он:«Сын человеческий», а не сказал: «Сын Божий».Пусть миф Христос, пусть мифом был Сократ,И не было Его в стране Пилата,Так что ж, от этого и надобно подрядПлевать на все, что в человеке свято?Ты испытал, Демьян, всего один арест,И ты скулишь: «Ох, крест мне выпал лютый»!А что ж, когда б тебе голгофский дали б крестИль чашу с едкою цикутой?—Хватило б у тебя величья до концаВ последний раз, по их примеру тоже,Благословлять весь мир под тернием венцаИ о бессмертии учить на смертном ложе?Нет, ты, Демьян, Христа не оскорбил,Ты не задел его своим пером нимало.Разбойник был, Иуда был.Тебя лишь только не хватало.Ты сгустки крови у крестаКопнул ноздрей, как толстый боров.Ты только хрюкнул на Христа,Ефим Лакеевич Придворов.Но ты свершил двойной и тяжкий грехСвоим дешевым балаганным вздором:Ты оскорбил поэтов вольный цехИ скудный свой талант покрыл позором.Ведь там, за рубежом, прочтя твои «стихи»,Небось злорадствуют российские кликуши:«Еще тарелочку Демьяновой ухи,Соседушка, мой свет, пожалуйста, откушай!»А русский мужичок, читая «Бедноту»,Где образцовый блуд печатался дуплетом,Еще отчаянней потянется к Хористу,Тебе же мат пошлет при этом.

Это послание вряд ли можно назвать шедевром. Оно, по-видимому, писалось «на одном дыхании», как душевный протест, как своего рода ответный удар на пошлейший антиправославньш выпад.

Принадлежность антидемьяновской сатиры Есенину не признавалась почти 75 лет. Его авторство отвергала сестра Екатерина, заявившая 2 апреля 1926 года в «Вечерней Москве»: «…категорически утверждаю, что это стихотворение брату моему не принадлежит». Следом опровержение повторили «Известия» (3 апреля) и «Правда» (4 апреля).

Уже одно то, что Екатерина Есенина выступила с опровержением в газетах, свидетельствует о нажиме на нее — с чего бы она вдруг обратилась в редакцию без постороннего давления; поэта уже не было в живых, утверждать однозначно, что ее брат не является автором «Послания…», — по меньшей мере, глупо — она, естественно, не могла многого знать.

Сегодня не новость, что сын Есенина — Юрий (Георгий) был расстрелян, а его сестры и родственники подвергались серьезным репрессиям. И всюду следовала тень его несломленной личности. Так что неудивительно, что Екатерина Есенина «отказала» брату в авторстве «Послания…».

В народе же не сомневались в есенинском авторстве антидемьяновского памфлета. Его рукописные копии широко расходились по СССР. И сегодня живы люди, подтверждающие этот факт.

В 1926 году о мужественном поступке поэта сообщили берлинские и варшавские белоэмигрантские газеты, напечатавшие есенинские строки. И не ошиблись: наконец-то найден есенинский автограф «Послания»; специалисты подтвердили подлинность (см.: «Нева», 1999, № 10).

О том, насколько горячо заварилась «демьянова уха», свидетельствуют многие примеры. Демьяновское творение вызвало протест в Великобритании, отказавшейся получать в официальном порядке «Правду» именно из-за публикации в ней стряпни «Ефима Лакеевича». На все подобные заявления он реагировал цинично-презрительно.

Есенинской защите Иисуса Христа сочувствовали тысячи людей, знакомых с поэмой по умножавшимся спискам стихотворения. За такое знакомство некоторые смелые читатели заплатили своей свободой и даже жизнями (см.: «Родники пармы», 1993, № 3 /7).