Русская революция и «немецкое золото» - Геннадий Соболев

Именем Правительства Российской Республики.

Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов (Ленин)

Народный Комиссар по военным делам и Верховный Главнокомандующий Н. Крыленко»

С этого времени братание на фронте приобрело массовый характер: к 16(29) ноября 20 русских дивизий заключили в письменной форме перемирие с немецкими войсками, а из 125 русских дивизий, находившихся на фронте, большая часть, по данным германского командования, придерживались соглашения о прекращении огня[565]. Против ленинской линии на достижение мира во что бы то ни стало выступили так называемые левые коммунисты, призывавшие к революционной войне и желавшие в свою очередь любой ценой помочь свергнуть кайзера в Германии и развязать там революцию. Один из руководителей штурма Зимнего дворца и его первый комендант Г. И. Чудновский открыто обвинял вождя большевистской партии в подрыве боеспособности русской армии. «То, что сделано сейчас тов. Лениным, – говорил он, – уничтожает возможность для наших солдат идти в бой, в том случае, если германское правительство не пойдет на мирные переговоры и нам придется продолжать войну, неся германскому пролетариату освобождение на концах своих штыков»[566].

Однако суровая правда состояла в том, что к этому времени русской армии как таковой уже не существовало, а ее солдаты, не одолев врага внешнего, скорее были готовы обратить свои штыки против врага внутреннего, т. е. против помещиков, кулаков и прочих эксплуататоров. Потеря России как союзника в борьбе против Германии стала очевидна и для некоторых дипломатических представителей стран Антанты в Петрограде. «Моим единственным стремлением и целью всегда было удержать Россию в войне, но невозможно принудить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле, – телеграфировал 27 ноября 1917 г. английский посол Дж. Бьюкенен в «Foreign Office». – Если еще что-нибудь может побудить Россию сделать еще одно усилие, то это сознание того, что она совершенно свободна действовать по собственному желанию, без всякого давления со стороны союзников. Существуют данные, доказывающие, что Германия старается довести дело до непоправимого разрыва между нами и Россией для того, чтобы подготовить почву для германского протектората, который она надеется в конце концов установить над этой страной. Для нас требовать своего фунта мяса и настаивать на том, чтобы Россия исполнила свои обязательства, вытекающие из соглашения 1914 г., значит играть на руку Германии…»[567].

Не надо было быть пророком, чтобы предвидеть такое развитие событий. Проявляя после победы большевиков 25 октября 1917 г., по выражению немецких дипломатов, «величайшую сдержанность» по вопросу о предложении мира на фронте, правящие круги Германии отчетливо понимали, что в этом вопросе их интересы совпадают с целями правительства Ленина. «Теперь большевики пришли к власти, сколько времени они сумеют продержаться – сказать невозможно, – писал статс-секретарь иностранных дел Кюльман представителю МИД при Ставке Лерснеру. – Им нужен мир, чтобы укрепить свою собственную позицию, с другой стороны в наших интересах использовать этот период, пока они находятся у власти (а период этот может оказаться коротким), чтобы добиться сначала перемирия, а затем, по возможности, мира. Заключение сепаратного мира означало бы достижение намеченной цели, а именно – разрыва между Россией и ее союзниками… Как только бывшие союзники бросят ее, Россия будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем оказать России помощь разными путями: во-первых, восстановив железные дороги (я имею в виду немецко-русскую комиссию под нашим контролем, которая займется рациональной и координированной эксплуатацией железных дорог, чтобы быстро восстановить движение грузов), затем – выдав ей значительную ссуду, необходимую для сохранения своего государственного механизма. Это может иметь форму аванса под обеспечение зерном, сырьем и т. д. и т. п., которые Россия будет поставлять нам под контролем вышеупомянутой комиссии. Помощь на такой основе – масштабы ее могут быть увеличены по мере необходимости – будет, на мой взгляд, способствовать сближению между обеими странами»[568].

Особые надежды на заключение сепаратного мира с Россией возлагало Верховное главнокомандование вооруженными силами Германии, которое получило бы в этом случае возможность перебросить с Восточного фронта на Западный десятки своих дивизий и тем самым решить здесь исход борьбы в свою пользу. Когда поступило первое предложение Совета народных комиссаров РСФСР о перемирии, фактический командующий вооруженными силами Германии генерал Людендорф позвонил командующему Восточным фронтом генералу Гофману и спросил: «Но можно ли вести переговоры с этими людьми?». На что Гофман ответил: «Да, переговоры вести можно. Вашему превосходительству нужны войска, и эти войска вы получите в первую очередь»[569]. 27 ноября 1917 г. Верховное главнокомандование Германии дало согласие на ведение официальных переговоров о мире с представителями Советской власти. Начало переговоров было назначено на 2 декабря 1917 г. Со своей стороны Советское правительство в своем заявлении от 15(28) ноября 1917 г. предупредило, что в случае отказа Франции, Великобритании, Италии, США, Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Китая присоединиться к переговорам, Россия и страны Четверного блока начнут сепаратные переговоры. Интересно, что из трехстраничного обращения Ленина и Троцкого, поступившего в Ставку Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, представитель МИД Лерснер передал в свое ведомство в Берлин только самую ключевую строчку: «Если же союзные народы не пришлют своих представителей, то мы будем одни вести переговоры с немцами»[570]. Союзники, как известно, на это заявление не ответили.

Судя по всему, большевистская власть в это время находилась в отчаянном финансовом положении, и она была вынуждена делать рискованные шаги навстречу германским планам заключения сепаратного мира. 28 ноября 1917 г. заместитель статс-секретаря иностранных дел Бусше телеграфировал из Берлина германскому посланнику в Берне Ромбергу: «По полученным здесь сведениям, правительство в Петрограде терпит огромные финансовые затруднения. Поэтому чрезвычайно желательно, чтобы им выслали деньги»[571]. Еще раньше немецкий агент Карл Моор, выступавший под псевдонимом Байер, сообщил военному атташе Германии в Берне Нассе о том, что им получена телеграмма от Воровского следующего содержания: «Выполните, пожалуйста, немедленно ваше обещание. Основываясь на нем, мы связали себя обязательствами, потому что к нам предъявляют большие требования»[572]. При всей осторожности опытного конспиратора нетрудно догадаться, что он просит о финансовой помощи.