Улица Райских Дев - Барбара Вуд

– Бисмилла – во имя Бога. Коран учит нас как можно чаще произносить имя Бога, чтобы Он всегда был в наших мыслях. К тому же имя Бога отгоняет злых духов.

– Вы верите в злых духов? – изумленно спросил он. Джесмайн покраснела:

– Многие египтяне верят. Грег улыбнулся:

– Значит, вы будете врачом?

– Да. Мой отец лечит бедных, которые боятся идти в больницы. Я тоже буду лечить тех, кто имел дело только со знахарями и колдунами, – они должны понять, что медицина помогает людям.

– Вы вернетесь в Египет и будете помощницей отца?

– Нет, буду работать где-нибудь еще. – Она застенчиво улыбнулась и сказала: – Я слишком много говорю?

– Вовсе нет! Мне очень интересно с вами разговаривать.

– У нас в Египте не принято, чтобы женщина разговаривала с мужчиной – не родственником. Она может погубить этим свою репутацию.

Она посмотрела через стекло на серые волны океана, вдоль которого вилось шоссе. Грег смотрел на нее с интересом, и она продолжала:

– В Америке женщина может жить самостоятельно, она не обязана выходить замуж. В Египте быть незамужней – несчастье или позор. В Калифорнии я встречала молодых девушек, которые добивались взаимности мужчины, если он им понравился. В Египте только мужчина выбирает женщину, Египет – царство мужчин.

Грег поглядел на нее сочувственно и спросил:

– И все-таки вы скучаете по своей стране?

«Как это объяснить?» – подумала Джесмайн.

Тоска по Египту была как непрестанный голод, духовный и физический. Тоска по своей культуре, когда день разбит на пять частей призывами к молитве муэдзинов, тоска по яркому, солнечному Каиру и оживленным людям, которые так непринужденно заливаются смехом или громко бранятся на улицах, собираются веселыми толпами на празднествах. Тоска по большому дому, где росли поколения Рашидов, а сейчас хлопочут и смеются тетки, племянники, двоюродные братья и сестры – такие родные по духу и образу жизни. А здесь она – обособленная единица, частица, отрезанная от тела и духа семьи, почти что призрак, почти что мертвец – согласно проклятию отца.

– Вы здесь одна? – спросил Грег. – Вся ваша семья в Египте?

Как объяснить ему, что она навсегда отторгнута от семьи, что мысль о возвращении в Египет для нее страшна, как мысль о смерти… Да, ее семья в Египте, но она исторгнута из семьи. Сын ее принадлежит Омару и Нефиссе – ему уже десять, а она ни разу не получила от него письма со словами: «Дорогая мама»… Элис сообщает ей о Мухаммеде, но фактически она потеряла сына. А как мучительна мысль о мертворожденном ребенке – прошло шесть лет, а эта боль не утихла.

– Да, моя семья в Египте, – ответила она Грегу.

Он снова с любопытством посмотрел на нее. Он давно заметил эту девушку, занимавшую лучшие комнаты на этаже и жившую без подруги. Она не ходила на вечеринки, и Грег сначала приписал ее стремление отделиться от других снобистским замашкам, потом, пару раз случайно поговорив с ней, решил, что она робкая. Теперь он считал ее не робкой, а скромной, находил в ее манере одеваться, прическе, жестах что-то монашеское – она напоминала ему сестер-учительниц в католической школе, где он учился мальчиком.

Но что-то было в ней совсем особенное, таинственное – не экзотический налет Египта, не английский акцент, а глубокая постоянная печаль. И беспечный Грег вдруг почему-то захотел сблизиться с ней, помочь ей.

– Встретимся как-нибудь вечером? – весело спросил он. – Кино, пиццерия?

Она посмотрела на него изумленно:

– Спасибо, но у меня нет времени. Я занимаюсь, чтобы поступить на медицинский факультет.

– Понимаю, – согласился Грег. – А скажите, – спросил он, неожиданно почувствовав беспокойство за судьбу этой почти незнакомой ему девушки, – вам ведь могут прислать извещение о том, что вы должны возвратиться в Египет? Многие студенты-арабы вынуждены были уехать.

– Не знаю, – сразу потускнев, ответила Джесмайн. – Я надеюсь, что за меня будет ходатайствовать декан медицинского факультета. Меня ведь уже приняли на подготовительные курсы. Может быть, тогда меня не вышлют из Америки, иншалла.

– Иншалла, – отозвался Грег.

Джесмайн шла по коридорам, где сновали студенты в белых халатах со стетоскопами в нагрудных карманах, а на дверях висели таблички с надписями «Паразитология», «Тропическая медицина», «Здравоохранение», «Инфекционные болезни». Этот оживленный мирок казался Джесмайн настолько привлекательным и полным глубокого смысла, что она готова была приложить любые усилия, чтобы избежать грозящего ей изгнания.

В конце коридора на двери с табличкой «Доктор Деклин Коннор» в объявлении, написанном от руки, она мимоходом заметила слово «арабский». Она подошла ближе и прочитала: «Требуется помощник для работы по изданию «Справочника здоровья для третьего мира». Желательно знание арабского языка. Работа по вечерам и выходным дням».

Объявление было подписано доктором Деклином Коннором, руководителем отдела тропической медицины.

Джесмайн вошла в маленькую комнату, заставленную ящичками картотеки, с грудами книг на столах и стульях; там стояла и пишущая машинка. В комнате находился только один человек – очевидно, доктор Коннор, – он говорил по телефону. Извинившись, он прервал разговор и, держа в руке трубку, нетерпеливо обратился к Джесмайн:

– А, вот и вы. Работа будет спешная, меня очень торопят с переизданием книги.

Джесмайн удивило то, что он обратился к ней, как будто ожидал ее. Она нашла его очень интересным и узнала по произношению англичанина.

– Посмотрите пока вот это, – зажав трубку между ухом и плечом, он протянул ей превосходно изданный справочник со множеством иллюстраций и диаграмм. Язык книги был ясным и простым, на полях – замечания и вопросы, написанные чернилами. Например, на странице с изображением больного корью на полях было написано слово «мазла» со знаком вопроса.

На стенах были плакаты; один изображал чернокожего мужчину в шортах и рубашке с заметной беременностью; надпись крупным шрифтом гласила: «Как бы вам это понравилось?» Внизу была надпись на суахили – очевидно, та же самая, – и призыв Комиссии планирования семьи в Кении к ограничению рождаемости. Еще Джесмайн обратила внимание на фотографии миссии Грейс Тревертон – домики с железными крышами, африканки с корзинами на головах. Джесмайн снова посмотрела на доктора Коннора, который все еще говорил по телефону, – мужчина лет за тридцать, в коричневой куртке и коричневом галстуке, с короткой стрижкой – очевидно, движение хиппи его не коснулось, поэтому по сравнению с длинноволосым Грегом Ван Керком в джинсах и сандалиях Коннор казался старомодным. Джесмайн понравилось его волевое, дышащее энергией лицо – прямой нос, втянутые щеки, твердый подбородок. Когда, повернувшись к Джесмайн, он смахнул со стола книгу и улыбнулся. Сердце молодой женщины замерло.