Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6 - Вальтер Скотт

— Многие пожалели бы деньжат на такое дело, — продолжал сей приходский авторитет, — потому что место это все равно достанется тому, кого сэр Эдмунд облюбует; но у его преподобия и своей земли немало, ему нет нужды считать каждую копейку.

Джини не могла не сравнить неправильное, но зато обширное и удобное здание, стоящее перед ней, с «пасторатами» в ее стране, где скупые наследники хоть и твердят, что их жизни и состояния отданы целиком процветанию пресвитерианского хозяйства, на самом деле стараются урвать и урезать от него где только возможно, так что здание, добротно построенное из кирпича и камня, не может удовлетворить потребностей даже настоящего владельца и обрекает его потомков через каких-нибудь сорок или пятьдесят лет на тяжелые затраты, которые, будучи своевременно и с толком сделаны в прошлом, обеспечили бы им спокойное существование по меньшей мере в течение ста лет.

Позади ректорского дома был спуск к небольшой речке, не отличавшейся романтической стремительностью и живостью северного потока, но приятно разнообразившей пейзаж тополями и ивами, кое-где осенявшими ее берега.

— В этом ручье уйма форели, — сказал староста, которого смирение Джини, а главное, ее уверение, что она не собирается сесть приходу на шею, сделали довольно общительным. — Самый что ни на есть хороший для форели ручей во всем Линкольншире. А спустись хоть чуть-чуть ниже — на муху уже ничего не поймаешь.

Свернув в сторону от главного подъезда, он привел Джини ко входу в более старую часть здания, где жили главным образом слуги; там он постучал в дверь, которую открыл слуга в ливрее темно-малинового цвета, — такого именно слугу и следовало иметь богатому и почтенному священнику.

— Как дела, Томас? — спросил староста. — И как молодой мистер Стонтон?

— Да неважно, очень неважно, мистер Стабс. Вы хотите повидать его преподобие?

— Да, да, Томас. Передай, пожалуйста, что я привел ту молодую женщину, что пришла к службе с этой помешанной Мэдж Мардоксон. Сама-то она вроде совсем приличная девица, но я ее ни о чем не спрашивал. А его преподобию могу сказать, что, по-моему, она шотландка и такая же нудная, как топи в Голландии.

Томас окинул Джини Динс тем взглядом, каким обычно балованные слуги богачей — как светских, так и духовных — считают своим правом смотреть на неимущих, после чего пригласил мистера Стабса и его подопечную войти и подождать, пока он доложит о них своему господину.

Комната, в которую он их ввел, представляла собой нечто вроде приемной управляющего. На стенах висело несколько географических карт графства и три или четыре гравюры с местных знаменитостей: сэра Уильяма Монсона, кузнеца из Линкольна, Джеймса Йорка и прославленного Перегрина — лорда Уиллоби в полном вооружении, чье выражение лица соответствовало его словам в приведенных под портретом строках:

Вставайте, мои копьеносцы,И дол огляните кругом!Стрелки мои! Метко стреляйте -И недруга мы разобьем!Отважны мои мушкетеры,Обет моих всадников — тверд.«И я буду первым!» — воскликнулСэр Уиллоби — храбрый лорд.

Когда они вошли в комнату, Томас, естественно, предложил, а мистер Стабс, естественно, согласился «перехватить чего-нибудь», подразумевая под этим внушительные остатки окорока и целый кувшин крепкого эля. Господин староста начал с превеликим усердием вкушать от этих яств, не забыв (надо отдать ему должное) пригласить и Джини. Томас присоединился к приглашению, предложив подопечной старосты последовать примеру последнего. Но хотя Джини и нуждалась в подкреплении, принимая во внимание, что весь день она ничего не ела, однако испытываемое ею волнение, нежелание есть в смущающем ее обществе двух незнакомых мужчин, а также скромные и воздержанные привычки вынудили ее отклонить это вежливое предложение. Поэтому она уселась в сторонке, в то время как мистер Стабс и мистер Томас, разделявший мнение своего друга о том, что обедать придется только по окончании дневной службы, с превеликим удовольствием сели за завтрак, затянувшийся на полчаса; он длился бы, вероятно, еще дольше, если бы его преподобие не позвонил в колокольчик и Томасу не пришлось отправиться к своему господину. Только теперь (чтобы избавить себя от необходимости ходить дважды на другой конец дома) Томас объявил хозяину о прибытии мистера Стабса и другой сумасшедшей, как он предпочитал называть Джини, — словно они только что явились. Вернувшись, он сообщил, что мистеру Стабсу и молодой женщине велено немедленно пройти в библиотеку.

Староста поспешно проглотил последний кусок жирного окорока, запил его остатками эля из кувшина и поспешно повел Джини по запутанным переходам, ведущим из старой части здания в более современную; наконец они оказались в небольшом красивом зале, или приемной, примыкавшей к библиотеке, с выходом на лужайку через стеклянную дверь.

— Стой здесь, — сказал Стабс, — пока я доложу о тебе его преподобию.

С этими словами он открыл дверь и вошел в библиотеку.

Оставшись в приемной, Джини, совсем того не желая, оказалась невольной слушательницей всего, что происходило в библиотеке: разговор велся очень громко, так как Стабс стоял у самой двери, а его преподобие — на другом конце комнаты, и голоса собеседников доносились до приемной.

— Наконец-то вы привели сюда молодую женщину, Стабс. Я уже давно жду вас. Вы же знаете, я не люблю подвергать людей заточению, не разобравшись предварительно, в чем дело.

— Совершенно верно, ваше преподобие, — ответил староста, — но молодая женщина за весь день не имела во рту и маковой росинки, поэтому Томас подкормил ее немного, да и напиться дал.

— Томас поступил совершенно правильно, мистер Стабс. А что случилось с другой несчастной?

— Я подумал, что вид ее доставляет вам одни неприятности; поэтому я отослал ее назад к матери, которая, как говорят, попала в беду в другом приходе.

— В беду! Это значит, наверно, в тюрьму? — спросил мистер Стонтон.

— И верно так, что-то вроде этого, ваше преподобие.

— Негодная, несчастная, неисправимая женщина! — воскликнул священник. — А что собою представляет молодая женщина, которая пришла с Мэдж?

— Да она вроде совсем приличная, ваше преподобие, — сказал Стабс.

— Мне сдается, в ней нет ничего худого, она даже говорит, что у ней достаточно денег, чтобы убраться из нашего графства.

— Денег? Об этом вы всегда думаете прежде всего, Стабс! А вот достаточно ли у нее разума? В своем ли она рассудке? Может ли она сама о себе позаботиться?

— Вот уж это, ваше преподобие, я не могу сказать. Никак не поручусь, что она не родилась в Уитхэме.[88] Дядюшка Гибс следил за ней во время службы — так он говорит, что она ни в чем толком не разбиралась, словно нехристь какой, хотя Мэдж Мардоксон и помогала ей, а что до того, чтобы позаботиться о себе, так она ведь шотландка, а у них, известно, самый никудышный человек и тот за себя постоять умеет. И потом она совсем прилично одета, не то что то пугало.

— Пошлите ее сюда, а сами подождите внизу, мистер Стабс.

Этот разговор так захватил внимание Джини, что, только когда собеседники замолчали, она заметила, как стеклянная дверь, ведущая на лужайку (мы уже говорили о ней), открылась и в нее вошел, или, вернее, был внесен двумя слугами, молодой человек, бледный и очень болезненный на вид, его приподняли и усадили на ближайшую кушетку, словно для того, чтобы он отдохнул и пришел в себя после какого-то изнурительного усилия. Как раз в это время Стабс вышел из библиотеки и сделал Джини знак войти. Она повиновалась, трепеща от волнения окружающая обстановка была непривычна для девушки, ведущей такой замкнутый образ жизни, как Джини, а кроме того, ей казалось, что успешное завершение ее путешествия зависело от впечатления, которое она произведет на мистера Стонтона.

Правда, никто не имел права без всяких оснований задерживать человека, направляющегося куда-то по своим личным делам и на свой собственный счет. Но насильственное задержание, которому она уже подверглась показывало, что невдалеке отсюда существуют люди, заинтересованные в том, чтобы остановить ее и готовые ради этого на любой наглый и незаконный поступок, поэтому-то Джини и хотелось заручиться чьей-нибудь поддержкой и помощью, хотя бы до тех пор, пока ей не удастся ускользнуть от своих преследователей. В то время как эти мысли мелькали у нее в голове, причем с гораздо большей быстротой, чем нашему перу и чернилам удалось их запечатлеть или читателю — вникнуть в их смысл, Джини оказалась в красивой библиотеке, где ее встретил ректор Уиллингэма. Вместительные полки и шкафы, расположенные вдоль стен уютного и просторного помещения, были заполнены книгами в таком количестве, что их хватило бы, по понятиям Джини, на весь мир: ведь даже книжные сокровища ее отца, умещавшиеся на двух сосновых полках примерно в три фута длины и заключавшие в себе, как он с гордостью отмечал, всю суть современного богословия, казались ей весьма обширным собранием. Модель небосвода, глобус, телескоп и несколько других научных приборов вызвали в Джини чувства удивления и восторга, смешанных с некоторым страхом, ибо в своем неведении она полагала, что все это пригодно скорее для колдовства, нежели для чего-либо другого; несколько чучел животных (ректор любил естественные науки) придавали комнате еще более внушительный вид.