Надежды и муки российского футбола - Олег Мильштейн

Я довольно долго болел за киевское «Динамо», потому что когда в 1966 году увидел первый чемпионат мира (это была «трехлетка» киевлян: с 1966 по 1969-й они выигрывали практически все), понятное дело, в свои 8-10 лет я стал болеть за эту самую сильную команду. Из теперешних российских команд мне в большей степени симпатичен московский «Локомотив» – даже не потому, что они в последнее время хорошо играли, а потому, что эта команда из таких… интеллигентных. Было бы мне на двадцать лет меньше, я бы болел, наверное, за ЦСКА или за «Динамо», а сейчас мне дорог «Локомотив». Как-то вот он… приятнее. Еще я все время болел за лондонский «Арсенал» (некоторое время я жил в Лондоне буквально напротив «Хайдери» и ходил на стадион очень часто). Лондонский «Арсенал» мне нравится, пожалуй, даже больше, чем «Локомотив». Хотя там очень сложно попасть на футбольный матч, я практически не пропускал домашние игры. Смотрел Суперкубок с «Миланом», смотрел их игры с французами… «Реал» мне всегда нравился. В общем, довольно много смотрел.

Футбол как игровой вид спорта, как игра, проходящая на довольно большом пространстве, дает возможность реализовать идею. Например, сейчас, поскольку я видел очень много матчей, я понимаю, в чем идея тренера… Там есть возможность реализовать индивидуальные качества игроков: технику, скорость удара, там есть возможность реализовать какую-то игровую тактику. Например, по ходу игры (она иногда бывает закручена, как детектив!) ты понимаешь, просто физически чувствуешь, как работает коллективная мысль, как игроки, которые в отдельности, может быть, не ответили бы на этот вопрос, вместе, своим, как говорят психиатры, «коллективным бессознательным» решают, что нужно сделать в этот момент: отойти назад или всем пойти в атаку, начать жесткий прессинг или прижаться к своей штрафной и отбиваться, играть на отбой или начать тактику мелкого фола… И когда ты все это видишь, когда все это начинаешь понимать, когда ты знаешь, что этому предшествовало, то ты испытываешь огромное интеллектуальное удовлетворение, эстетическое удовольствие и гамму других чувств. Когда я смотрю футбольный матч, он для меня не только футбольная игра, а уже целая история футбола. И все это вместе дает какой-то совершенно феноменальный, неожиданный, непредвиденный букет. А сейчас еще интереснее стало, потому что довольно много стран играют в футбол на хорошем уровне.

Глядя на то, как играют футболисты разных стран, можно лучше понять национальную идею, национальный менталитет, национальные особенности. У меня по этому поводу есть наблюдения. Допустим, Аргентина и Бразилия – Марадона и Пеле. Это игроки, которые, по сути, есть национальная идея своих стран. Это как два танца: танго – это Марадона (гордость, фантастическая страсть, человек, который может убить, зарезать) и самба, вещь, в общем, довольно дурацкая, безумно веселая, бесшабашная – это Бразилия. Мне, например, всегда больше нравилась страсть, нравился Буэнос-Айрес (правда, нравился теоретически – я никогда там не был), но больше нравится Рио-де-Жанейро. И Аргентина мне нравится больше, чем Бразилия. В самом танго заложена, мне кажется, некоторая подлость, как бы удар ножом, – и это то же самое, как Марадона играет рукой и забивает свой незабываемый гол… это же по сути дела – национальная черта. Его нельзя за это карать, потому что это борьба. И, смотрите, Аргентина: Че Гевара, Марадона, Борхес… – и Бразилия с ее карнавалами, пляжами, самбой, весельем – такая загадочно-мистическая штука…

Что самое главное в футболе? Да все! Я думаю, любой человек так скажет. Это все Вами перечисленное, только просто в разных дозах для разных людей. Скажем, для кого-то это действительно повод напиться и покричать-подраться, и тут нельзя никого осуждать, а для кого-то это хорошая тонкая интеллектуальная работа или интеллектуальный отдых.

Я никогда не считал, что футбол хуже, чем театр или, скажем, балет. Все зависит от качества футбола или балета. Балет бывает плохой – и футбол бывает хороший. Все зависит от индивидуальности: кто что в этом видит, тот то и находит. Футбол настолько многолик, что каждый человек может найти там для себя все, что он хочет, и все, что он хочет именно сегодня, именно сию минуту. Например, тебя где-то обругали, ты в плохом настроении – ты приходишь, смотришь хороший матч, и все забываешь. И наоборот.

На мой взгляд, самое главное в футболе – это все-таки то, что он объединяет людей. Для меня, человека, достаточно серьезно интересующегося и увлекающегося футболом, многие страны по сути являются вот этими командами. Например, о каких-то странах я очень мало знаю, но я прекрасно могу вспомнить их футбольные сборные. Вот тут недавно я стал вспоминать, как выглядят иракцы, – единственное, что я смог сразу вспомнить, это как выглядит их футбольная команда. То же самое касается, например, Марокко. Сейчас, когда футболисты разных стран стали больше играть в иностранных клубах, люди разных стран стали намного толерантнее относиться к людям с другим цветом кожи, с другим вероисповеданием, с другими интересами. Я думаю, если наши футболисты хорошо себя проявят, скажем, во Франции, в Германии, в той же самой Англии, то и отношение к России как к стране у огромного количества людей изменится в лучшую сторону.

Взять тех же самых нигерийцев. Ну что я знал про эту Нигерию? Абсолютно ничего, кроме того, что там крайне высокая детская смертность и низкая продолжительность жизни. А сейчас я знаю, что это бойцы! Я прекрасно помню, как выглядят эти ребята, я знаю, как Иекини забил гол на чемпионате мира в Америке, как он висел на этой сетке и кричал от счастья, – фантастическая сцена! Увидев, как ведет себя в игре Джекоб Люкета, этот симпатичнейший парень, я, например, в большей степени стал понимать африканцев, этих людей с черным цветом кожи.

Я всегда полагал, что манипулировать массовым сознанием достаточно трудно. Просто горд был за людей и полагал так! Но чем больше я живу, тем больше убеждаюсь в том, что на самом деле делается это гораздо проще, чем кажется. Для меня всегда было огромной загадкой, что же случилось с Германией в середине тридцатых годов, с 1933 и дальше. Это невероятно, как могла совершенно бредовая, чудовищная идея захватить целую нацию! А то, что у нас произошло на президентских выборах, когда Путин пришел к власти, – это для меня тоже было каким-то совершенно невероятным откровением. Как могут средства массовой информации за короткий промежуток времени сделать из никого человека, на которого какая-то часть населения стала просто молиться, и буквально уничтожить другого человека, который перед этим имел такие здоровенные популярность, рейтинги!?

Сейчас средства массовой информации в своем влиянии на людей могут использовать все, что угодно. Футбол, кстати, в том числе. Достаточно сказать, допустим, что Грузия нас оскорбляет (она нашу футбольную команду не уважает!) и что мы должны задать этим грузинам, – и многие на это клюнут!

Почему это происходит? У Андрея Платонова, кажется, в «Чевенгуре» есть такое рассуждение: существует процентов восемнадцать людей, которые не имеют никакой своей точки зрения и готовы примкнуть к чему угодно, лишь бы это несло какой-то легкий путь в развлечение, обогащение. В психиатрии есть такое понятие: неустойчивый тип личности. Это люди, которые, по сути, готовы заниматься чем угодно, лишь бы чего-то не делать, не производить. Они готовы пойти что-нибудь разгромить, разграбить и так далее. При этом они очень ленивы: если им сказать, что для получения удовольствия нужно, скажем, ночью поехать в другой конец города, они этого, скорее всего, не сделают, а вот прямо тут же, рядом – это запросто. Кроме того, у этих людей, у неустойчивых личностей, еще и очень высокий уровень внушаемости: мало того что они не имеют своих установок, стойкой морально-этической концепции, они еще и очень внушаемы. Поэтому в их среде появляется жесткий лидер, а лидеры – они, как правило, параноики. Параноики абсолютно убеждены в правоте своих идей, эти идеи, как бред: он не корректируется, такого человека нельзя переубедить. Человек уверен, что, скажем, Грузия нас оскорбляет, и он начинает жестко это декларировать. И вот эти 17-18 процентов людей (а если мы возьмем население многомиллионного города или людей определенного возраста, то получится довольно много) с удовольствием примыкают к этому уверенному параноику. Толпа и лидер. Толпой можно манипулировать достаточно легко, что мы, собственно, и видим довольно часто. Это достаточно страшно. Почему? Потому что человек интеллигентный понимает, что правда не бывает одна, существуют несколько разных правд: и так правда, и этак правда. Интеллигентный человек все время сомневается, постоянно колеблется, у него куча каких-то неврозов. А тот, бредово убежденный, точно знает правду – а как хорошо идти за человеком, который знает дорогу! Один говорит: «Знаете, я сомневаюсь, не знаю, куда идти: то ли туда, то ли туда… надо подумать», а второй: «Я точно знаю, идемте за мной». И ведет. Потом, когда он доведет хрен знает куда, уже некогда останавливаться: либо всем вместе идти дальше, либо в лесу погибать. Вот так. Возьмите пример погрома на Манежной площади – там была примерно такая ситуация.