Философия психологии. Новая методология - Андрей Курпатов

Язык – это чисто человеческий феномен, и если речь – это способ самовыражения, то язык – это всегда для кого-то, именно поэтому уже сам по себе он несет необходимость убедительности, иначе в нем не было бы никакого толка. Социальность, в необходимом ее понимании, рождается именно с языком, вместе же они представляют собой взрывоопасную смесь. Эволюция субсубъекта заключается далеко не в обретении знания как таковом (доказательством тому XX век, когда количество знания увеличилось во множество раз, а эволюционный аспект не впечатляет) и не в способах познания как таковых, а в механизмах, стимулирующих ассоциативность мышления. Язык и социальность, полноценно возможная лишь при наличии языка, – как раз-таки эти механизмы.

Нет ничего странного в том, что трисубъект (в задачах которого постоянно стоит обречь еще кого-то в свою «веру») порождает на свет бессмысленные по своей сути феномены объяснения и учительства: мы способны объяснить все, что угодно, мы учим сразу, как только у нас возникает ощущение, что мы что-то поняли. Маленькие дети, только выучив первые буквы или узнав какую-то подробность из взрослой жизни, бегут к неосведомленным по данному вопросу сверстникам и начинают осведомлять их, учить. Учитывая всеобщность этих феноменов, человека за редким исключением интересует, что ему объясняют и чему его обучают.

Язык рожден трисубъектом и именно поэтому имеет целью быть не просто средством коммуникации, но (и причем в первую очередь) и средством убеждения, но все, что он способен произвести, – это лишь доказательство, последнее же как средство убеждения представляет собой совершенное ничто. Вот как эту простую и естественную мысль представляет Л. Витгенштейн: «А доказательство является таковым для того, кто признает его в качестве доказательства. Тот же, кто не признает его, кто не следует за ним как за доказательством, тот отделяется от нас еще до того, как оно было высказано».[159] Дети могут сутками, до драки, до изнеможения спорить, никогда не отказываясь даже от бессмысленных, казалось бы, утверждений.

Так родилось серьезное противоречие, которому мы по большому счету и обязаны появлением человека, поскольку, как мы помним, только противоречие рождает новую, доселе не виданную реальность: с одной стороны, стремление убеждать, а с другой – невозможность этого, при кажущейся естественности и достижимости такого результата. Обезьяна знает, как достать банан с помощью палки, но никогда не посоветует воспользоваться этим способом своему менее сообразительному сородичу, а вот совершенно незнакомый человек в общественном транспорте готов насоветовать своему случайному попутчику все, что угодно, по любому вопросу и с абсолютной уверенностью в своей правоте.

Феномен доказательства действительно весьма забавный: «докажи им, что ты не дурак». И мы занимаемся этим от рождения и до смерти, причем с завидным усердием, давая почву индивидуальной психологии Альфреда Адлера. Но забавность нашего доказательства вовсе не в контексте и не в содержании, а заключается она в том, что хоть мы и знаем из нелегкого опыта, что наше убеждение не имеет силы убеждения, мы никогда не расстаемся с надеждой кого-нибудь когда-нибудь да убедить. Вот оно, загадочное и противоречивое чудо природы – человек, сотканное из тенденции учить и убеждать, но ограниченное в этой возможности себе подобным. Существо, строящее целые системы вероятности по причине множественности, объемности своего причинно-следственного знания (а оно действительно велико), но не способное ничего изменить в обязательности этого перехода причины в следствие.

Человек лишился адекватности и в данной конкретной ситуации, исполненной целокупной гомогенной и полипотентной возможности, приносит ее в жертву адаптивности. Мы осмысливаем вперед огромные временные промежутки и уже сейчас поступаем не так, как следовало бы в этих конкретных условиях (здесь и сейчас), то есть не адекватно, а адаптивно, полагая, что если мы сейчас поступим так-то и так-то, то в будущем все произойдет так-то и так-то, как бы нам того хотелось или, как нам кажется, произойдет. Более того, осмысление всех вероятностей будущего в буквальном смысле слова парализует нас в настоящем.

Так, невротик, например, полагает, что есть вероятность того, что когда-нибудь в метро ему станет дурно (а такая вероятность для всех нас, кто пользуется этим видом транспорта, имеет место), и поэтому в нем не ездит. Но почему-то совершенно спокойно путешествует в автомобиле, хотя, по статистике, количество дорожно-транспортных происшествий с летальными исходами для их участников несомненно выше, чем «жертв» метрополитена. И не надо думать, что это свойство только невротичного человека – это наше с вами свойство, у невротика оно лишь более выражено и выглядит нелепым, да и это последнее утверждение о нелепости весьма относительно, поскольку приводимые им доказательства идеальны с позиции логических построений.

Так роковым образом пересеклись социальность (зачатки которой свойственны и животному миру) и язык, они потенциировали мышление, создав как собственно технические (языковые), так и целевые (социальность) механизмы ассоциирования. А ассоциирование – это фундамент человеческого мышления; таковым обычно считают логику, но логика и является системой ассоциирования, что наиболее красочно демонстрирует силлогизм – нечто соединяется и делается объединяющее заключение. Причем подобным образом мыслит не только формальный логик, а и ребенок, который полагает, что, если ему покупают игрушку, значит, его любят, и наоборот, – таков основной механизм мышления. И процесс идет…

Итак, наконец, вырисовываются неповторимые особенности человека как познающего: он не только полагается на самого себя (как это делает субсубъект), но всегда готов взять «на себя» еще кого-то благодаря потрясающей убежденности и уверенности в себе. Объединение всех этих особенностей дает нам возможность выделить трисубъекта. Он воин по своей сути, воин, насаждающий свой идеальный мир (самый, может быть, яркий пример тому – история религий)…

Итак, третий уровень (этап) эволюции познания характеризуется появлением трисубъекта, который готов к тому, чтобы убеждать, и который создал целую систему вероятности, породив тем самым на свет феномены прогнозирования, адаптивности, априорности мышления, объяснения, неубедительного доказательства, выбора и… идеальное. Последнее – это то достижение, за которое можно заплатить высокую цену, даже согласиться на «неубедительность доказательства». Ну и, кроме того, этим феноменам мы обязаны существованием человека.

Возможно, кого-то заинтересовало, что же будет четвертым уровнем эволюции познания. Прежде всего доказательство должно обрести силу пробуждения мысли, со-мыслия, четвертый уровень нуждается в естественном и целостном единстве, а только непринужденное со-мыслие сможет привести к единению разрозненного, столь необходимому для любого четвертого этапа. Нам скоро придется отказываться от доказательства в обычном для нас его понимании – «стенка на стенку», «несовпадение научных взглядов», но это пойдет нам на пользу. На четвертом этапе своего развития познание должно стать несодержательным.

Глава вторая. Новая методология в онтологии

Онтологическая структура

Онтология, или, как ее еще раньше называли, «первая философия», сведенная, в конце концов, к метафизике, – это один из тех самых философских монстров, пути к которому неизвестны и вопросы которого не разрешимы. Она, подобно сказочному чудовищу, поймавшему доброго рыцаря, безжалостно выпытывает у него ответы на свои «чудовищные» загадки, но в отличие от сказки эта ситуация не предполагает с необходимостью happy end. Но, несмотря на всю сложность этой темы, человек как зачарованный бродит вокруг да около поставленной задачи, не в силах ни решить, ни отказаться от нее. Пример тому – марксизм, который уже и отказался, но вновь вернулся в лоно онтологии, наивно помышляя создать учение об «общих законах бытия», некий «универсальный принцип» на материалистическом субстрате. В чем такая притягательность онтологии – науки о сущем?

В философии есть два больших вопроса, но это и не «первичность», и не «цельность», и не что-либо иное, это вопросы о человеке и о сущем. Эта заветная пара настолько взаимоувязана, настолько слита воедино, что подчас невозможно определиться, с чего начать, распутывая этот гордиев узел. И человек, и, видимо, само сущее проецируют себя: сущее создает бесчисленные проекции себя в себе самом, а человек создает свои проекции – большей частью проецирует себя во внешний мир, а внешний – во внутренний. Разобраться в том, где что, не представляется возможным. Решиться на это – значит обречь себя на вечное блуждание в потемках. Почему?