Метаморфозы вампиров (сборник) - Колин Уилсон

Миссис Карлсен — католичка — опустилась на колени для молитвы. Я присоединился к ней из уважения, чувствуя неловкость и стыдливую неискренность. От каменных плит веяло холодом, и через несколько минут мне стало неуютно, как некогда в детстве, при посещении нашей местной церкви. Миссис Карлсен, казалось, так ушла в свои мысли, что я боялся шелохнуться. Одной рукой опершись о каменную платформу, я подался вперед, чтобы видеть лицо Карлсена. И вот тогда, пристально вглядевшись в его профиль, я ощутил странное спокойствие — словно какое-то дурманящее снадобье растеклось по телу. Одновременно мной овладела совершенно неуместная радость, от которой к горлу комом подкатили слезы. Объяснить я ничего не могу — просто описываю, как оно было. Мне показалось, что под этими сводами витает нечто сверхъестественное, некий дух добра. Умиротворение было таким глубоким, что время, казалось, прекратило свой бег. Всякое неудобство исчезло, хотя я стоял на коленях вот уже больше получаса.

Когда миссис Карлсен запирала дверь часовни, я заметил:

— Даже как-то не верится, что он умер. Она ничего не сказала, но, сдается, посмотрела на меня странно…

Метаморфозы вампиров

«Вампир… Я — вампир», — нелегкая эта догадка впервые забрезжила у доктора Ричарда Карлсена в полдень 22 июля 2145 года.

В то каверзное утро он опаздывал к себе в офис: прошлый вечер пришлось провести в тюрьме Ливенуорта, штат Канзас (Карлсен занимал там должность советника-криминолога): допрашивал заключенного, только что сознавшегося в пятнадцати убийствах; во всех случаях жертвы — старшеклассницы. С живописаниями насилия Карлсен свыкся, но было в облике Карла Обенхейна что-то глубоко тревожащее, так что Карлсен той ночью не проспал и трех часов. В итоге сон сразил его на обратном поезде в Нью-Йорк. Хотя разве тут наверстаешь: от Канзаса езды всего сорок минут.

Это в свою очередь обернулось выбивающим из колеи инцидентом, пока Карлсен на аэротакси добирался от терминала Нью-Джерси. Такси было обычное: пузырь геля — тонкая желатиновая оболочка, накачанная воздухом и скрепленная мощным силовым полем. Высоты Карлсен не боялся, поэтому не требовал, чтобы пузырь делали непрозрачным: удовольствием было, откинувшись сидеть в прозрачном шаре, провожая взглядом мерно скользящие внизу окрестности.

В одиннадцать, как обычно, над городом косой завесой выстелился дождь: Нью-Йоркское Бюро Климатического Контроля исправно насылало его в это время по средам. Капли, тарабаня по оболочке пузыря, взбрызгивали радужными фонтанчиками, теряя поверхностное натяжение. От влажно-перламутрового мерцания у Карлсена отяжелели веки и он, расслабившись, приткнулся головой к стенке шара, на ощупь обычно прочной, как гибкая сталь, только сейчас почему-то слегка податливой — видимо, сказывается как-то эффект радуги. Секунда, и Карлсен встряхнулся от мягкого толчка, словно пузырь сшибся с комом ваты; оказывается, столкнулся с другим такси. Не успев отняться от стенки, Карлсен невольно вдавился в нее затылком, — условный сигнал к перемене направления, отчего шар отплыл вбок, все равно, что автомобиль на шоссе, перестроившийся не на ту полосу. Взглядом уловив в другом такси рассерженное багровое лицо, он виновато воздел руки: мол, извиняюсь. Тот шар был поменьше (а значит и подешевле), чем у Карлсена, и его уже относило прочь импульсом столкновения, словно ударом ракетки. И вдруг шар дрогнул, останавливаясь, после чего, на удивление быстро, стал набирать скорость в его сторону (было видно, как пассажир нажимает на противоположную стенку — сигнал сменить направление). Шар налетел пушечным ядром, грянув так, что сферическая поверхность его, Карлсена, шара прогнулась. В этот миг, буквально в нескольких дюймах, выявилось лицо скандалиста: круглое, глаза навыкате, губы коверкают беззвучные ругательства. Такая ярость никак не вязалась с масштабом самого происшествия; до Карлсена только сейчас дошло, что второе столкновение — намеренное. Еще хуже то, что неясно было — мужчина это или женщина; черный костюм выдавал в нем андрогена. Сила удара снова расшвыряла их в стороны. И опять то такси, изготовившись, стало набирать разгон. Удивление у Карлсена переросло в тревогу, когда он увидел, что андроген (он или она?) что-то нашаривает у себя в кармане. Спустя секунду рука вынырнула с миниатюрным бластером. Карлсен ошарашено понял: сумасшедший думает уничтожить силовое поле его такси, забыв, что и сам при этом не уцелеет, — поле рванет — и оба они, кувыркаясь купидонами, полетят вниз, в Гудзон. На миг Карлсена словно прошил электрический разряд: мозг вдруг обжало чем-то плотным, отчего время застопорилось, членясь кадр за кадром. В эту секунду глаза у них встретились, и Карлсен понял: до безумца дошло, что он сейчас на шаг от самоубийства. Бластер дрогнул. Тут время возобновило свой бег, и злополучный шар метнулся прочь. Карлсен облегченно вздохнул, когда он слился с дождем и канул окончательно.

Все произошло настолько быстро, что Карлсен и испугаться не успел; нервы пробрало лишь сейчас, запоздало. Пролетая в аэротакси над Джерси Сити и Гудзоном, он понял, почему случившееся так на него подействовало. В глазах безумца мерцало то же выражение, что у Карла Обенхейна и, вероятно, то, что виделось перед смертью его жертвам: горечь и гнев, отсекающие любой человеческий контакт. Обенхейн убивал так, как мясник потрошит цыпленка — бездумно, абсолютно не признавая в нем себе подобного. Большинство преступников, с которыми Карлсену доводилось иметь дело, рады были казаться нормальными, всем своим видом подчеркивая, что и они люди. Обенхейн и этот мелькнувший сумасброд держались с враждебностью, чуждо. Минут через десять аэротакси коснулось терминала Пятой авеню и пузырь деликатно растворился, обдав, впрочем, Карлсена веером брызг. Словно оттаяв, воскресли вокруг звуки города, пробуждая как после дурного сна. В лицо повеяло теплым воздухом, чуть пахнущим свежеподстриженной травкой с газона; фонтан посередине взбрасывал свои тугие, хрустально-хрупкие ветви. Возле безудержно гомонили дети, пуская по водной чаше цветастые кораблики, и над всем стоял леденцовый аромат сондовых деревьев. Как обычно на этом пятачке, в памяти у Карлсена мелькнули воспоминания детства, невольно приобщая к нарядной толпе. Архитектор Тосиро Ямагути, преобразовавший Нью-Йорк в крупнейшую на планете зону с управляемым климатом, сказал как-то, что на творение его вдохновил Изумрудный Город. Приятно потоптаться по воплощенной мечте, будучи ее частью. С этой отрадной мыслью Карлсен вышел из здания аэровокзала на Пятую авеню (температура воздуха — строго двадцать градусов, ветерок и не вялый, и без шалости).