Иное решение - Андрей Семенов

«Крематорий», – догадался Валленштейн.

Его передернуло от мысли, что и он, умный, образованный, талантливый, сильный человек, мог бы сейчас находиться по другую сторону забора, изможденный, одетый в безобразную и уродливую полосатую робу, только потому, что он – еврей, родись он не в нейтральной Швеции, а в Бельгии, Голландии или в той же Германии. Возможно, это именно его плоть, прожарившись и сгорев в топке, превращалась бы сейчас в смрадный дым.

Штурмбанфюрер, по армейским меркам – майор, оказался на редкость любезным и обходительным. Он без конца сыпал шуточками и каламбурами, интересовался берлинскими новостями, а когда узнал, что Валленштейн и его спутник были в Берлине только проездом, не смутился и тут же перевел разговор о новостях шведских, спросил, здоров ли король, какая погода в Стокгольме, спокойно ли было море, когда они переправлялись на пароме в Копенгаген? Сидит ли еще Русалочка на камне в Копенгагене?

«И как они тут живут? – подумал Валленштейн, который стал уже уставать от ненавязчивой болтовни штурмбанфюрера. – И как он может вот так, как ни в чем не бывало, шутить и сыпать своими плоскими остротами в этой обители скорби, когда всего в сотне метров отсюда ежечасно и ежеминутно живут и страдают в неизъяснимых мучениях больше миллиона людей?! Таких же теплокровных, со своими молитвами и надеждами. Со своими маленькими радостями и печалями, которые все в один миг перечеркнула война. Он, пожалуй, и в самом деле решил, что имеет право… Нет! Они все, кто носит эту страшную черную эсэсовскую униформу, решили, что имеют Богом данное право решать чужие судьбы! Да кто вы такие есть, чтобы здесь и сейчас решать, кому жить, а кому настал черед вылететь дымом в трубу крематория?!»

Штурмбанфюрер крутанул ручку телефонного аппарата.

– Але, Шмольке? Партия готова? Выводите.

И, обратившись к Валленштейну и Коле с самой очаровательной улыбкой, доложил:

– Герр Валленштейн, герр Неминен, партия заключенных численностью пятьдесят человек готова к отправке. Можете получить ее в ваше полное распоряжение прямо сейчас.

И у Валленштейна, и у Коли заколотилось сердце. Это они, они! Сейчас именно они сделают свободными этих людей, подарят жизнь пятидесяти себе подобным, пятидесяти соплеменникам и единоверцам Валленштейна. Нужды нет, что они никогда не были знакомы, а через несколько дней расстанутся навсегда. Зато это они подарили им самое ценное и дорогое – жизнь, то есть право дышать, ходить, говорить, творить и смотреть на солнце.

Они хотели уже броситься к воротам лагеря Ауш-виц-3, как были остановлены фон Беком:

– Позвольте вас спросить. Вы хотите получить их прямо так?

– Как – «так»? – не понял Коля и не к месту встрял с вопросом.

– Как они есть? – уточнил штурмбанфюрер.

– Ну да, – подтвердил Валленштейн.

– Видите ли, – замялся обходительный и любезный эсэсовец. – У меня приказ оказывать вам полное содействие. Я не понимаю, для чего вдруг понадобилось отпускать доходяг-евреев, но приказы не обсуждаются, а выполняются, и я его понимаю буквально. То есть я готов оказывать вам полное содействие во всей этой каше с полусотней евреев вплоть до того момента, когда вы вместе с ними пересечете границу Рейха.

– И в чем заминка? – не понял Валленштейн.

Штурмбанфюрер отвел глаза.

– Как бы это выразиться поделикатней?.. – защелкал он пальцами. – Они прошли специальную обработку, перековку трудом, так сказать, и поэтому могут показаться вам несколько… несколько подавленными, – нашел наконец нужное слово фон Бек.

– Какие есть, – философски вздохнул Валленштейн.

– Я бы все-таки рекомендовал вам не отказываться хотя бы от конвоя. По крайней мере, пока вы не посадите их на паром.

– От конвоя?! Не надо никакого конвоя! – решительно запротестовал Валленштейн. – С этой минуты они свободные люди и находятся под юрисдикцией Красного Креста.

– Да, свободные-то – свободные, только намаетесь вы с ними, герр Валленштейн.

– Извините, это не ваши заботы! – отрезал Валленштейн.

– И слава богу, – подтвердил штурмбанфюрер.

Через несколько минут они втроем подошли к огромным воротам лагеря Аушвиц-3. Возле ворот, в окружении солдат с автоматами на шеях и с собаками на коротких поводках, стояли, сбившись в кучу, люди в гражданской одежде, явно с чужого плеча. Двадцать пять мужчин и двадцать пять женщин. Они затравленно косились на рвущихся с поводков овчарок, которые, видимо, были специально натасканы на каторжников. Гражданская одежда не могла сбить с толку умных собак. От людей исходил запах неволи, тот самый, на который и науськивали псов во время обучения. Всякий, кто источал этот запах, как и всякий, кто был не в униформе, воспринимался ими как враг и источник опасности, который надлежало немедля загрызть. Валленштейн поднял глаза и чуть выше ворот прочел издевательски-циничную надпись: «Arbeit macht frei!»[2]

От группы конвоиров отделился шарфюрер.

– Группа заключенных готова к этапированию, господин штурмбанфюрер, – отрапортовал он, вскинув руку в фашистском приветствии.

– Молодец, Шмольке, – одобрил фон Бек.

Шарфюрер протянул помощнику коменданта большой пакет из плотной бумаги.

– Паспорта заключенных, – пояснил он. – А вот список.

Штурмбанфюрер обернулся к Валленштейну и спросил:

– Будете сверять?

– Будем, – решительно кивнул Валленштейн.

Сверка заняла минут двадцать. Убедившись, что все освобожденные действительно евреи, Валленштейн посмотрел на спасенных им людей. Худые, с каким-то мрачным блеском в потухших глазах, они молча стояли напротив него. Теперь, когда люди были свободны и переходили в его распоряжение, он решительно не знал, что с ними дальше делать. Та легкость, с которой был решен вопрос об освобождении узников, обескуражила его. Всего неделю назад, в Колиной мастерской, Валленштейн высказал свое предложение об освобождении евреев как почти фантастический прожект, и вот – они свободны. Осталось только вывезти их из Рейха.

Как он их будет вывозить, Валленштейн не знал. Он сам был иностранцем в Рейхе и не до конца понимал тот «новый порядок», который установили нацисты. Польша, например, стала называться генерал-губернаторством, Чехия – протекторатом. Что это значит? Существуют ли старые границы и каковы правила их пересечения? Для того чтобы освобожденные евреи достигли наконец Швеции, им придется пересекать целых три границы. Достаточно ли будет тех паспортов, что находятся в большом пакете, или необходимо выправить в комендатуре дополнительные документы?

Штурмбанфюрер с насмешкой наблюдал за растерянностью Валленштейна. Он понял, в какую непростую ситуацию поставил себя комиссар Красного Креста, и получал удовольствие от этой ситуации. Евреи тем временем стояли все так же, сбившись в кучу. Никто из них не проронил ни одного слова. Они вообще не проявляли никаких эмоций и, казалось, были полностью равнодушны к своей участи.

– Господа, вы свободны! – обратился к ним Валленштейн.

Угрюмое молчание было ему ответом. Евреи даже не шелохнулись.

– Вы свободны, господа, – уже менее уверенным тоном объявил Валленштейн.

Та же реакция. Вернее – никакой реакции. Стоят, молчат, жмутся друг к другу. Только собаки надрываются на поводках. Штурмбанфюрер развеселился уже в открытую.

– Так вы ничего с ними не добьетесь, – со смехом обратился он к Валленштейну. – Содержание в нашем лагере строится на инстинктах, а не на выполнении сознательных действий. Они уже отучились думать. У них парализована воля.

– Зачем? – встрял с вопросом Коля.

– Иначе мы не смогли бы их охранять. Их – миллион! А охранников всего несколько сотен. Для того чтобы гарантировать соблюдение порядка и предотвратить массовый бунт, всех заключенных попускают через программу устрашения. После этого они становятся ручными и покладистыми. Да вы и сами это видите.

Он повернулся к евреям и так же весело скомандовал:

– Ну, вы, стадо! В колонну по четыре становись!

Евреи послушно выстроились в колонну.

– Видите, как с ними нужно?

И Валленштейна, и Колю передернуло от омерзения. Людей довели до состояния зомби. Они послушно и апатично выполняли команды, но совсем разучились руководить своими действиями.

– Не расстраивайтесь, – утешил Валленштейна фон Бек. – Я же говорил, что мне предписано оказывать вам любую помощь. Я буду считать свою миссию выполненной только тогда, когда вы покинете территорию Рейха. Шмольке!

– Я, господин штурмбанфюрер! – отозвался Шмольке.

– У вас все готово?

– Так точно, господин штурмбанфюрер. Как вы и приказывали – два грузовика с запасом бензина и сухой паек на трое суток из расчета на пятьдесят человек конвоируемых, одного старшего, двух водителей и восемь человек конвоя.

– Молодец! – похвалил его фон Бек.