Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности - Василий Звягинцев

— Всяко правильно, — ответил Воронцов, сопроводивший вместе с Шульгиным дуггура в удобную каюту, расположенную ниже ватерлинии, под защитой главного броневого пояса и лишенную иллюминаторов. Он, впервые познакомившись с представителем параллельной эволюции, держался с ним как с обычным гостем вверенного ему судна.

— Так что вам нужно, чтобы не очень скучать? Извините, не знаком с вашими обычаями и физиологией. Вот здесь — чистая вода, здесь можете получить чай, зеленый и черный, кофе любого сорта и способа приготовления. Пища — само собой. Этот молодой человек, — указал он на робота, одетого в костюм стюарда, — нисколько вам не мешая и оставаясь в прихожей, исполнит любое ваше пожелание и даст нужную информацию по любым бытовым вопросам…

В самом факте временной изоляции парламентера, или даже посла (если бы он вручил свои верительные грамоты), не было ничего необычного. В недавние времена постоянно имели место случаи, когда иностранные делегации месяцами, а то и годами ждали аудиенции у влиятельных особ. Восточных владык по преимуществу, но и не только.

— Спасибо. Я прибегну к помощи этого человека, если появится необходимость. Сейчас попрошу одного — дайте мне возможность познакомиться с ходом эволюции вашего мира. Тем способом, который доступен и не составит затруднений. Это то, чего нам не хватало раньше. Иначе мы избежали бы многих неприятных недоразумений.

— Никаких вопросов. Иван Иванович, — обратился Дмитрий к роботу, — организуй просмотр «Всемирной истории в самом кратком изложении»…

— Часов на пять-шесть, чтобы бегло пролистать, хватит, — пояснил он Шатт-Урху, — а потом, я надеюсь, мы действительно сможем перейти к непосредственному общению и с куда большей степенью взаимопонимания.

— Ох, и вымотался я, Мить, — откровенничал Шульгин, пока они с Воронцовым поднимались на лифте в кают-компанию, предназначенную для чисто мужского общения. Была и такая на пароходе наряду со всякими другими помещениями, где собирались по разным поводам и в разном составе. Эта так и задумывалось — копия офицерской кают-компании старого еще флота, куда не только женщинам, но даже и командиру корабля доступ был закрыт. В нынешние времена этому трудно поверить, но военно-феодальный демократизм при «прогнившем царском режиме» настолько охранял независимость офицеров, в часы несения службы полностью подчиненных командиру, что ему войти в кают-компанию было труднее, чем матросу-вестовому.

С петровских времен власть понимала, что у служивого человека должна быть отдушина, «приют уединения». Любые, самые крамольные по береговым понятиям, разговоры велись без опаски, просто потому, что любой, передавший их «куда следует», немедленно был бы вычислен и подвергнут такому остракизму, что поменяй он хоть пять кораблей и три флота, ни один порядочный человек не подал бы ему руки.

А что командир? Для него, самого одинокого на корабле человека, приглашение на ужин в офицерской семье было знаком уважения и признания. Не пригласят через месяц-два службы — или списывайся, или начинай воевать, один против всех, неизбежно в итоге, ломая если не карьеру, то репутацию.

Но это так, лирическое отступление в стиле Леонида Соболева.

На «Валгалле» кают-компания была хороша тем, что, обеспеченная от внезапного вторжения дам неизвестностью своего расположения, она давала ощущение безмятежной независимости.

Где же и не поговорить по душам, как не здесь?

Все вернулись, все живы, значительно пополнили запас жизненных впечатлений. Знать бы только, что с ними делать. Чем дальше в лес, тем больше дров, иначе не скажешь.

— Кто первый начнет? — спросил Новиков.

— Давайте сначала вы. Все ж таки и прожили вы без нас подольше, и приключения у вас значительнее. А я потом, — ответил Дмитрий.

Само собой, Андрею с товарищами гораздо интереснее было узнать, что за причины заставили Воронцова так экстренно менять заранее оговоренные планы и организовывать срочную эвакуацию, но ведь обратная теорема тоже верна. И раз он, волею обстоятельств, сейчас как бы старший по команде и владеет большим объемом важной информации, ему, наверное, нужно дать возможность связать все концы.

Опуская подробности многодневного скитания по вельду, очень коротко коснувшись обстоятельств стычек с англичанами[77], Новиков, в нужных местах передавая слово Шульгину или Левашову, рассказал о встрече с дагонами и очередными разновидностями дуггуров.

— Мы были уверены, и Удолин почти гарантировал, что на ближайшую сотню лет проблем с этой вздорной расой у нас не будет…

— А где сейчас этот мощный старик? — осведомился Ростокин.

— По его словам, он в нашем форте на Валгалле в компании коллег-некромантов занимается изучением пленного третьей разновидности. На связь пока не выходил.

— Значит, тот, кого вы с собой притащили, — это четвертая? — уточнил Воронцов.

— По нашему счету — так. Завтра узнаем подробнее. Нам показалось, что он принадлежит или к своеобразным диссидентам внутри одной из страт[78], или даже к иному виду. Здесь как раз очень невредно бы показать его нашему профессору. — Шульгин усмехнулся довольно двусмысленно.

— Теперь — твоя очередь, — сказал Левашов. — Что тебя заставило запаниковать?

— Паниковать не приучен. А вот интуицией бог не обидел. Это ведь я — автор на всем флоте вошедшей в анналы записи в докладной по итогам инспекторской проверки одного из кораблей. «Пункт шестнадцатый — пожарный щит установлен слишком далеко от места возможного пожара». Все долго смеялись, но не прошло и двух месяцев…

— Да знаем, знаем твои байки, — махнул рукой Новиков. — Не пора ли горло промочить? Можно не крепким, просто хорошим шампанским.

Шампанское Мумма, сухое, урожая здешнего 1896 года, настоящее французское, было немедленно подано вестовым в серебряной, набитой льдом братине, где поместилось как раз шесть бутылок.

— Чтоб два раза не бегать, — подмигнул Сашка роботу.

Воронцов сделал глоток, причмокнул, оценивая букет.

— Все ж таки умели делать. Касательно интуиции мне до вас, может, и далеко, однако сопоставлять подозрительные факторы, когда их накапливается достаточно, — обучен. К примеру — цвет моря, положение стрелки барометра, форма облаков, направление ветра в сочетании с идущим к твоему трапу катером под адмиральским брейд-вымпелом неминуемо означают шторм. С непредсказуемыми, как любят выражаться политические деятели конца ХХ века, последствиями.

— Вот мы сейчас и проверим, какой из тебя Кассандр, — оценил изящество силлогизма Шульгин. — Олег, давай-ка включи обзорное окно на место нашей последней стоянки.

— Зачем?

— Хочу посмотреть, как там наши лошади себя чувствуют. Привык я к ним. Вдруг — львы или гиены нападут…

Олег пожал плечами и отошел к выносному пульту СПВ. Такие были установлены в особо важных постах корабля, с них можно было запустить главную установку и передвинуть в нужное место экран. За прошедшие годы Левашов, время от времени возвращаясь к инженерной деятельности, внес в конструкцию множество усовершенствований, и теперь она отличалась от исходной, как первый «грозоотметчик» Попова от современной коротковолновой станции.

Очень вовремя открылось «одностороннее окно». Как будто действительно Воронцов обладал ясновидением, превосходящим интуитивные способности «кандидатов в Держатели».

На поляне, которую они только что покинули, было совершенно темно, нормальная южная ночь при затянутом тучами небе. Но для СПВ это не имело значения, регулировка позволяла настроить видимость до уровня пасмурного дня, только цветовая гамма оставалась в границах зелено-фиолетовой части спектра.

Оба дископлана так и стояли на тех же самых местах, где их покинул хозяин, или — пассажир, отправленный с билетом в один конец.

Лошадей, судьбой которых Шульгин якобы озаботился, поблизости не наблюдалось. Ушли, наверное, в более обильные травой места, где заодно не было нечеловеческих механических устройств.

— Пожалуйста, что ты надеялся здесь увидеть? — обернулся к Воронцову Олег.

— Я и сам…

Договорить Дмитрий не успел. Между дископланами вспыхнула невероятной яркости шаровая молния. Если бы не сработали автоматические фильтры экрана, реагирующие на любое изменение поступающего извне излучения, наблюдатели наверняка ослепли бы. «Ярче тысячи солнц» — это преувеличение, но прямого взгляда на одно-единственное через бинокль тоже надолго хватит.

— Мать твою! — вскрикнул Олег, находившийся к «окну» ближе всех.

Разбухающий бело-голубой плазменный шар поглотил «летающие тарелки», походя обратил в бенгальские свечи рощу, захватил круг вельда радиусом метров в триста и исчез, как его и не было. Все происходило в полной тишине, только через пару секунд обрушился грохот хлынувшего со всех сторон в зону возникшего абсолютного вакуума воздуха. Кто бы посчитал, какая ударная волна возникла, когда вся толщина земной атмосферы провалилась в дыру такого объема?