Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко

и прозаичен и ему было неведомо истинное назначение кафе — этого пристанища отпетых бездельников, сибаритов, расслабленных от каждодневного сидения над стаканами бочкового пива и курения баснословно дорогих сигарет.

Слепцу удавалось только сбывать лимонад викариям, страдавшим катарами, и оршад — викариям, страдавшим ожирением. Разорение было не за горами, и он уже собирался закрывать свое кафе, когда из Рио неожиданно приехал и остановился в местной гостинице больной бразилец с супругой. Монтейро был шапочно знаком с ним.

Он навестил болящего и, исполнившись сочувствием к тяготам его старческого угасания, забавлял старика и отвлекал его от печальных дум своими занимательными и веселыми рассказами. Алвино Азеведо привязался к нему до такой степени, что, предчувствуя скорое избавление от мук, вверил свою жену заботам слепца, просил оберегать ее и руководить ею при вступлении в права наследования. Супруга бразильца давненько вышла из того возраста, когда вдовы, если за ними не присмотреть, могут подвергнуться какой-либо опасности: ей уже исполнилось семьдесят и она не сохранила как свежести своей восемнадцатой весны, так и многих зубов. Умственные ее способности также оставляли желать лучшего — их вряд ли хватило бы, чтоб отыскать себе нового мужа: дона Жоана Текла была слабоумна.

Бразилец испустил дух на руках у слепца, послав жене прощальный взгляд, полный тоски и, быть может, надежды, на то, что в раю старых жен ждет вторая молодость. Она горько плакала и сообщила, что уже третий муж сбежал от нее в лучший мир. Без сомнения, у всех троих были для бегства веские основания.

Дона Текла со всеми предосторожностями, на которые толкала ее стыдливость, перебралась в дом слепца, сопровождаемая его сестрою Невес.

По прошествии трех дней траура Пинто Монтейро спросил ее, хочет ли она вернуться на родину, в Бразилию, или собирается остаться в Португалии, получая ренту за свои дома в Рио-де-Жанейро. Вдова отвечала, что положение, в котором она оказалась, страшит ее; что даме не пристало в одиночку пускаться в столь далекий путь; что вокруг так и кишат дурно воспитанные мужчины, у которых только одно на уме; что она не намерена подвергаться опасности и, наконец, что она не поедет в Бразилию, ибо у нее нет родных, готовых сопровождать ее в путешествии.

— В таком случае, сеньора, — спросил ее слепец, — намерены ли вы жить в Вила-Нова одни или же осчастливить нас своим обществом? Ваш покойный супруг завещал мне руководить вами, но я всецело подчиняюсь вашей воле: вы прожили на свете достаточно, чтобы самой решать свою судьбу.

— Ах, я совсем не знаю жизни, — возразила ему на это Текла, — я так неопытна! Вы, сударь, должны стать моим поводырем.

— Пошли вам Господь поводыря получше, чем слепец... но вот моя сестра: она станет сестрой и вам; сестрой и другом.

На следующий день Монтейро, саркастически улыбаясь, закрыл свое кафе: вид у него был такой мстительно-торжествующий, словно он запирал врата, через которые Фамаликан мог бы вступить на путь цивилизации. Он крикнул, что жители города недостойны кафе, повернул ключ в замке и в сопровождении гостьи и сестры отправился в Ландим.

IX

Два дома на улице Китанда, которыми владела вдова, стоили примерно сорок конто; трое мужей поднесли ей в дар много драгоценностей, и среди них не все были фальшивыми. Возраст вдовы воодушевлял мужчин: быть может, на долю четвертого мужа выпадет увидеть, как отправится на небо она. Так или иначе, но двое чиновников из казначейства и несколько других из муниципалитета поджидали удобного случая, чтобы обольстить ее неопытность, и подстерегали вдову на Ландимской дороге, когда она, выпрямившись в седле, пускала мула мелкой рысью и смеялась над его курбетами.

Претенденты ополчились на слепца, несправедливо обвиняя его в том, что он силой удерживает вдову у себя в доме. Судья почел себя обязанным удовлетворить просьбу одного из них и явиться в домашнюю темницу, где содержалась дона Жоана Текла Алвес. Гостья Пинто Монтейро была допрошена при свидетелях; ее спросили, по своей ли воле находится она в доме слепца, не принуждали ли ее к этому, не соблазняли ли ее.

Вдова отвечала, что всем довольна и что она вправе жить там, где ей заблагорассудится.

Судья согласился с этим.

Самый настойчивый из ее поклонников, чиновник из Фамаликана, посылал ей любовные письма на надушенной бумаге. Жоана Текла читала их и перечитывала с тайным наслаждением, однако разыгрывала при этом такую глубокую безутешность, что пристыдила бы и Артемисию, вдову Мавзола[131], и вдов из Малабара[132], сжигающих себя на могилах мужей. Она спрашивала у своей подруги Невес, что это за дурак повадился ей писать, и, заливаясь кокетливым смехом какой-нибудь шестнадцатилетней дикарки, говорила, что ответит ему на письмо: то-то будет весело.

Сестра слепца по секрету сообщила ему:

— Ох, братец, до чего же глупа эта старуха! Постарайся ты подрезать крылышки этой пташке, а не то мы скоро увидим ее в объятиях четвертого мужа!

— Четвертым мужем стану я сам! — отвечал слепец с видом добровольного мученика. — Я стану ей четвертым мужем, — повторил он и выпил стакан рома, чтобы легче стало на душе. — Пусть уж лучше в наш дом войдет Жоана Текла, чем нищета. Не помню, как звали того слепца, который благодарил богов за то, что не может лицезреть какого-то тирана; я тоже благодарю Бога за то, что мне не дано увидеть лица моей невесты. — Он снова наполнил стакан, пожевал сигару и ловко переплел ноги. — Я жертвую собой ради тебя и детей. Я стану козлом отпущения за ваше и мое мотовство, но, по крайней мере, хоть буду убежден, что она мне не изменяет, а до семидесяти лет такое встречается нечасто. Ее третий муж сказал мне однажды, что нрава она кроткого; немного грубовата, быть может, но добродушна... Потолкуй-ка с ней, сестрица: узнай, хочет ли она в четвертый раз выйти замуж.

— Еще бы! — воскликнула сестра. — Она вечно повторяет: «Женщина без мужчины что рыба без воды», каждый вечер перед сном накручивает папильотки, а по утрам укладывает локоны. Что еще это может значить? Поговорить с нею о тебе?

— Пожалуй; а я сегодня же начну за ней ухаживать.

Вечером того же дня Монтейро рука об руку со вдовой прогуливался под вьющимися