Реквием машине времени - Василий Головачев

Дежурил Богаев. Он поздоровался с Ивашурой и снова поднес к губам микрофон, вызывая какого-то «двенадцатого». Рядом разговаривали Старостин и Одинцов, развернув на столе карту района.

— Проспал, — виновато сказал Ивашура. — Со мной раньше такого не случалось.

— Это я не велел вас будить, — сказал Одинцов. — По моим данным, вы недосыпаете уже третий месяц.

— Не жалуюсь, — махнул рукой Ивашура. — Но, видимо, вы правы, отдых необходим.

— Я слышал, вы контактировали с пауками, — проговорил Старостин. — Есть результаты?

Ивашура поискал глазами Гаспаряна и Рузаева, но в штабе их не было.

— Я отдал магнитофонную кассету в лабораторию на анализ, но ответа пока нет. Но, если даже пленка пуста, считаю, что эксперимент проведен не зря, паук выслушал меня. Причем у меня сложилось впечатление, что он не случайно остановился, разрезав сетку, он меня ждал. Когда я подошел, сетка была разрезана на две части, и он в любую секунду мог убежать.

— Я не одобряю этого «контакта». — Старостин мельком посмотрел на Ивашуру. — Как и Владлен Денисович Богаев. В основном из-за риска. Только что, сутки назад, у Башни погиб человек, и вы снова идете туда, без надежды на удачу, без надлежащей защиты.

— Мы уже говорили с Игорем Васильевичем на эту тему, — вмешался Одинцов. — Просто такие эксперименты нужно готовить тщательнее.

— К сожалению, времени у нас не остается, в том числе и на «контактерские» экспедиции. Башня начинает реально угрожать городу, последняя пульсация добавила к ее толщине почти два километра. До Жуковки осталось семь, до ближайшей деревни — два, до железной дороги — восемь километров. До газопровода — пять. Понимаете?

— Понимаю, — тихо ответил Ивашура. — Что вы предлагаете?

— Пока ничего. Решать надо, к сожалению, в такой момент, когда мы совершенно не имеем свободы выбора. Я понимаю, к чему вы клоните. Да, в сложившейся ситуации мы ничего не можем ответить Башне, кроме ракетного удара по ней. Предлагайте свои способы ее укрощения, причем как можно быстрей.

— А если оттуда ответят?

— Вы можете предложить другой способ? Мирный? Я проголосую за него двумя руками!

— Мирный — это контакт, попытку которого я сделал сегодня ночью! Но угроза городу действительно велика…

— Газопровод снова разорван, — вставил Одинцов. — В городах области имеются разрушения, а в Жуковке — жертвы среди неэвакуированного населения. По-моему, Игоря Васильевича не надо убеждать. Конечно, до нанесения удара еще далеко, и не исключено, что мы успеем к тому времени установить настоящий контакт с хозяевами Башни. По моим сведениям, некоторые ученые разработали — пока в теории — способы остановки роста Башни. Почему бы не применить их на практике?

— Я знаком с этими теориями, — поморщился Ивашура. — Но любое воздействие на Башню непредсказуемо, неизвестно, чем она ответит, особенно… на ракетный удар.

— Но ведь что-то делать надо! — рассердился Старостин. — Простите.

— А где остальные члены комиссии? — спросил Ивашура.

— Работают, — поднял спокойные глаза Одинцов. — Знакомятся с обстановкой в лабораториях, с имеющимися данными, с людьми. Завтра, наверное, соберем научный совет экспедиции с тем, чтобы выслушать предложения ученых. А пока что комиссия в шоке, если можно так выразиться. Более грандиозного явления никто из ее членов не видел, даже атомный взрыв не сравнится с Башней по масштабам и мощи, я не говорю уже — таинственности.

— Игорь, — позвал Богаев. Ивашура извинился, подошел к переговорной панели.

— Михаил передает, что пауки снова начали ткать свою паутину, уже заткали всю насыпь у стены Башни. А ведь до пульсации еще далеко. — Богаев снял наушники и посмотрел на Ивашуру. Глаза у него были красные, под глазами набрякли мешки, лицо осунулось, пошло складками.

«Здорово сдал Владлен, — подумал Ивашура с состраданием. — Человеку под шестьдесят, давление, сердце — сколько можно держаться? А скажешь об этом прямо — обидится…»

Вслух же он сказал:

— Очевидно, пауки начинают строить защитный барьер, другого смысла в их строительстве нет.

— На, поговори с ним. — Богаев передал наушники Ивашуре, уступил место у панели. — Я пока разомнусь.

Ивашура сел и вдруг почувствовал, что стул вздрагивает под ним как живой. Разговоры в комнате утихли, все повернулись к радистам.

— Что там, Миша? — спросил Ивашура, прижав к уху дугу с наушниками. — У нас пол трясется…

Через несколько секунд донесся голос Рузаева:

— Такого я еще не видел, Игорь! Башня пульсирует! А пауки… — Голос потонул в волне помех.

— Что пауки?

— Они… взрываются! — донеслось сквозь гул и шипение. — Пауки взрываются, Игорь!

Ивашура вскочил, бросил наушники на стол и устремился к двери. Одинцов догнал его уже на тропинке, ведущей к Башне.

Даже сквозь снежное одеяло, укутавшее землю, чувствовались вибрация и толчки, проникающие в тело. Башня высилась над лесом слепой выпуклой стеной, и даже отсюда, с расстояния в семь километров, было видно, как эту стену волнами бьет дрожь, всю стену — снизу доверху!

Выбежали на край поля, простиравшегося до самой Башни пятнистым покрывалом, и не сразу сообразили, что громадные черные предметы, вытянувшиеся цепочкой по полю, которые они приняли за причудливые скалы, на самом деле… чудовищные существа или механизмы! Больше всего они напоминали уродливых безголовых — только чешуйчатые торсы — кентавров, на спинах которых сидели такие же уродливые всадники.

— Господи! — сдавленно ахнул кто-то сзади.

Ивашура оглянулся: Вероника.

Отряд «всадников» попятился, под ударами «копыт» задрожала земля; Башня в это время превратилась в глыбу раскаленного стекла, из которой во все стороны ударили пучки света всех цветов радуги. Зрелище было феерическое, волшебное и страшное одновременно.

Гул, грохот, взрывы и крики пауков вдруг прекратились, наступила глубокая пульсирующая тишина. Оцепеневшие люди смотрели то на Башню, то на «кентавров», понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное и непоправимое и что бежать уже поздно.

Один из «всадников» оглянулся, сверкнул единственным рубиново светящим щелевидным глазом, и тотчас же цепь «кентавров» тяжелой рысью устремилась к Башне, словно в атаку или скорее на штурм крепости, оставляя в снегу огромные круглые черные следы. Взвихрившаяся снежная пыль на мгновение скрыла Башню, дробный топот удалился, и снова наступила тишина…

1

«Карфаген должен быть разрушен» — слова римского патриция Катона-младшего, которыми он обычно заканчивал свои речи в Сенате (лат.).