Зависть - Сандра Браун

Марис посмотрела на него.

— Мне очень жаль, Паркер. Я…

— Не надо извинялся. Нездоровое любопытство свойственно человеку. Испокон веков толпы зевак собирались на базарных площадях, чтобы поглазеть на какого-нибудь уродца. Я уже привык к тому, что на меня таращатся. Не всем же хватает такта вовремя отвернуться.

— Я хотела сказать, — перебила Марис, — я сожалею, что с тобой случилось такое несчастье… Тебе было очень больно?

— Сначала — да, очень… — ответил Паркер с наигранным равнодушием. — И потом тоже, когда врачи пытались приделать мне ноги обратно. Смешное выражение — «приделать ноги», правда? О вещи, которую кто-то украл, обычно говорят — «приделали ноги». Впрочем, я отвлекся… С годами я настолько привык к боли, что почти перестал ее замечать. Я не заметил даже, как боль прошла. Теперь у меня только к холодам ноют колени, и хотя колен как таковых у меня не осталось, боль бывает просто адская!

— И поэтому ты переехал на Санта-Анну? Ведь здесь, кажется, не бывает холодов…

— Да, сильных холодов здесь не бывает, — согласился Паркер. — Но это только одна причина… — Он неожиданно взялся за колеса кресла. — Я хочу еще кобблера. Привезти на твою долю?

— Нет. — Марис наконец-то собрала последние страницы и встала во весь рост. — Мне завтра рано вставать, поэтому я хотела бы лечь пораньше. Майкл меня разбудит.

— В таком случае — спокойной ночи.

В считанные секунды его настроение из развязно-игривого стало холодным, почти официальным, и Марис догадывалась почему. Ведь она видела его раны — как те, что были у него на ногах, так и раны души, и Паркер не мог этого вынести. Он считал эти раны признаком слабости, несовместимой с его мужским достоинством, что было по меньшей мере смешно. Марис, во всяком случае, прекрасно видела — если бы не ноги, Паркер был бы просто образчиком мужественности. У него была развитая грудная клетка, широкие плечи и сильные, загорелые руки, на которые она обратила внимание еще в тот вечер, когда увидела его в первый раз. Да и ноги под брюками выглядели достаточно мускулистыми и стройными, хотя Паркер только недавно обмолвился, что у него совсем нет коленей (что бы это ни означало).

Кроме того, он совсем не махнул на себя рукой, а старался поддерживать физическую форму. В одном из углов «солярия» Марис заметила довольно увесистые гантели, несомненно, принадлежавшие ему. Когда же она спросила Майкла, почему Паркер не пользуется инвалидным креслом с электромотором, он ответил, что усилия, которые приходится прилагать его подопечному, чтобы катить тяжелое кресло, являются отличной тренировкой, с успехом заменяющей упражнения с отягощениями.

Лицо Паркера тоже казалось Марис довольно интересным, хотя, не в пример Ною, его нельзя было назвать красивым. В резких чертах Паркера была какая-то не правильность, асимметричность, которая и делала его лицо необычным и запоминающимся. Квадратный волевой подбородок, темные брови, пронзительный взгляд и густые, непокорные волосы, взъерошенные так, словно Паркер только что встал с постели, тоже придавали его облику добротную мужскую привлекательность, от которой замужней женщине разумнее всего было держаться подальше.

Что Марис и собиралась сделать.

— Постараюсь позвонить тебе как можно скорее, — пообещала она.

— Я и не собираюсь никуда уезжать, — возразил он.

— В таком случае мне остается пожелать тебе только одно: писать, писать как можно больше, писать всем сердцем!

— Да, конечно. До свиданья, Марис. — И Паркер, не оглядываясь, покатил свое кресло в кухню. Он не особенно спешил, но Марис все равно показалось — по каким-то одному ему ведомым причинам Паркер решил спастись бегством. Вот дверь за ним с грохотом захлопнулась, и Марис осталась в полутемной комнате одна. Отчего-то она чувствовала себя разбитой и разочарованной. Марис и сама толком не знала, чего, собственно, ожидала, но поспешное исчезновение Паркера ее огорчило. Правда, Марис получила то, ради чего приехала: он обещал закончить «Зависть» и, кажется, готов был продать ее «Мадерли-пресс», однако ей казалось, что еще одно прощальное рукопожатие — просто для того, чтобы скрепить договор, — его не убило бы. Провожать ее утром Паркер тоже не собирался — об этом он даже не упомянул. И хотя Марис вовсе не рассчитывала на долгие и теплые проводы, настроение у нее упало.

Вдобавок ей было жаль уезжать — жаль чуть не до слез, хотя теоретически перспектива возвращения к привычной обстановке, к повседневным делам, должна была ее только радовать. Должно быть, решила Марис, все дело в самом острове. Он покорил ее своими вечнозелеными лесами, запахами моря и цветов, едва слышной музыкой ночи, наполненной стрекотом невидимых насекомых. Даже высокая влажность, поначалу изрядно ей досаждавшая постоянным ощущением испарины на лбу и под мышками, больше не беспокоила Марис. Она привыкла к ней, привыкла к неумолчному шуму прибоя, к жаркому солнцу и таинственным теням, мелькавшим под пологом листвы, и добровольно расставаться с этим волшебным, древним, как сам океан, местом ей очень не хотелось.

К тому же на этом острове жил Паркер Эванс, добавила про себя Марис, но тут же поспешила отогнать от себя эту мысль.

Только сейчас она заметила, что с такой силой сжимает в кулаке страницы рукописи, что верхние листы помялись и стали влажными от пота. Усмехнувшись, Марис переложила рукопись в другую руку и покачала головой. Она догадывалась, откуда взялись у нее эти сентиментальные мысли. Они родились у нее в мозгу в тот момент, когда Паркер читал ей отрывок о последнем свидании Рурка и Лесли. Все эти «поцелуи», «гладкая кожа», «податливая и теплая грудь» подействовали на нее так сильно, что она нет-нет да и задумывалась о «приятных возможностях», которые становятся доступны мужчине и женщине, если они этого захотят.

Что ж, подумала Марис, пожалуй, стоит вернуться в свою комнату и перечитать это место еще раз, чтобы освободиться от его магии. Она даже шагнула к выходу, но передумала. Лучше она вернется к этой главе дома — в знакомой обстановке, при свете любимой настольной лампы, надежно оградив себя от посторонних мыслей стенами их с Ноем спальни или рабочего кабинета. Читать же эти страницы сейчас, когда буквально в соседней комнате их автор предавался непристойным фантазиям, попадавшим под юрисдикцию полиции, было по меньшей мере неблагоразумно.

И прежде чем покинуть «солярий» — он же рабочий кабинет Паркера, — Марис сняла с полки один из романов Маккензи Руна. Она чувствовала, что заснуть ей будет нелегко, и надеялась, что приключения Дика Кейтона отвлекут ее от ненужных размышлений.