Записки «черного полковника» - Сергей Трахимёнок

— Это создаст агенту излишнее напряжение, — ворчал Ухналев.

— Тогда сообщим ему выборочные данные, — настаивал Виктор Сергеевич.

— Я думаю и этого не нужно.

— Почему?

— Чем проще, тем лучше, точнее, надежнее.

Однако, как ни странно, мягкий Виктор Сергеевич преодолел сопротивление жесткого Валерия Михайловича. И вот теперь они знакомили Расима с информацией об Эрдемире, которую им предоставил Корбалевич.

— Итак, твой друг, — говорил Ухналев, время от времени посматривая в бумажку, — действительно окончил факультет славянских языков. Он родился в небогатой семье в столице Каморканы, городе с одноименным названием. Он младший сын в большой и многодетной семье. Судя по его действиям, он все время пытался выбиться наверх, в круги каморканского истеблишмента. Однако получение высшего образования за границей в Анкаре ничего ему не дало, и тогда молодой, красивый человек сделал то, что на его месте сделал бы любой другой, — женился на дочке каморканского чайного короля. Но у короля много дочек, и он решил использовать очередного зятя там, где тот мог принести хоть какую-то пользу: отправил его в МИД, плохо понимая, что зять ранее уже попал в поле зрения спецслужб и работает на них.

— Теперь многое становится на свои места, — сказал Расим.

— Действительно, многое, — согласился с ним Виктор Сергеевич. — И медленно проступает абрис фактов для будущей легализации операции. Ты понимаешь почему?

— Да, — сказал Расим, — я понимаю, что продвижение на Беларусь каморканского чая — это заказ тестя. А вот афера с лекарствами?..

— Молодец, — сказал Ухналев. — Афера с лекарствами — это своеобразный эксцесс исполнителя, здесь зятек решил сыграть свою партию, не все же время работать на тестя.

Корбалевич

Смятый бумажный кулек с надписью «рукопись» не давал Корбалевичу покоя, и он встретился с Ухналевым еще раз, без Расима и Виктора Сергеевича.

— Ну, — спросил он чуть ли не с порога, — а где рукопись Б.Н.?

— Вот она, — сказал Ухналев и кивнул на шкаф.

— Вы к ней больше не обращались?

— Нет.

— А почему?

— Потому, что это не моя рукопись, а Б.Н. Я лучше тебе свои выписки покажу.

И он взял в руки лист с напечатанным текстом.

— Валерий Михайлович, я с удовольствием вас послушаю, но мне хотелось бы закончить обсуждение рукописи Б.Н.

— Давай закончим, — сказал Ухналев. — Бери рукопись.

Корбалевич взял со шкафа папку, вернулся на диван и сделал вид, что весь превращен в слух. Но Ухналев молчал.

— Валерий Михайлович, — осторожно произнес Корбалевич, — извините, я вас перебил.

— Да, — ответил Ухналев, — ты меня перебил, но мне ничего не остается, как закончить наш разговор. Уж коли он начат. Вот тебе текст, казалось бы никакого отоншения к рукописи Б.Н. не имеющий. Цитирую: «Автор, тайно трудясь над будущими сочинениями, в том числе подступая к “Архипелагу ГУЛАГ”, тешил себя мыслью о горстке подобных ему, замкнутых и упорных писателей-одиночек, рассыпанных по Руси, — каждый из них пишет по чести и совести то, что знает о нашем времени и что есть главная правда. Несколько десятков нас таких, и всем дышать нелегко, но до времени нельзя нам раскрываться даже друг другу. А вот придет пора — и все мы разом выступим из глубин моря как Тридцать Три богатыря… шлемоблещущая рать…» Тебе это ни о чем не говорит?

— Нет.

— Вот ты все о рукописи Б.Н., а на самом деле и мои заметки, и его рукопись это близнецы-братья. Но мои заметки с более высоким уровнем обобщения того, что произошло. Ты открой страницу, где Б.Н. пишет о «молекулярной теории». Напомни мне, как там близко к тексту.

Корбалевич быстро нашел страницу и протянул Ухналеву.

— Прочитай сам, — сказал Ухналев, — я такой мелкий текст не вижу.

— «К началу пятидесятых годов в НТС опять стала модной “молекулярная теория”, — начал Корбалевич, — которая была модернизирована в соответствие с новыми веяниями. Согласно этой теории в Советском Союзе возможно создание мощной оппозиционной организации, ячейки которой — “молекулы” — никак не связаны друг с другом, но руководствуются одними целями и работают в одном направлении. Руководство, по-прежнему, осуществлялось из зарубежного центра».

— Как ты полагаешь, Леня, есть ли связь между двумя этими высказываниями? С одной стороны, человека, который не был связан в пятидесятые годы с НТС, но уже тогда думал о том, что он будет некоей молекулой для разрушения строя, который его не устраивал. А с другой — некоей концепцией подрывной деятельности, которую проводили против СССР наши эмигранты, в душе сознавая, что делают это на деньги наших врагов, но оправдывая это известным выражением «враг моего врага — мой друг».

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Хорошо, — сказал Ухналев, — давай его отложим на потом. А сейчас закончим с рукописью Б.Н., чтобы она не препятствовала тебе самому кое в чем разобраться. Что ты еще хотел прояснить?

— Мысль автора о небывалом масштабе психологической войны, начавшейся после Второй мировой. Наверное, это было началом того, что после стало называться холодной войной.

— Нет, Леня, даже тогда, когда Черчилль в Фултоне сказал, что западный мир должен защитить от коммунизма свои ценности, война и представление о ней были еще старыми. И, несмотря на то, что война называлась холодная, методы у нее были горячими. Добрых десять лет после войны еще осуществлялись заброски в наш тыл и разведчиков, и диверсантов, и террористов, плюс к этому велась подкормка националистических бандформирований в Западной Украине, Белоруссии и Прибалтике. И активно в этом участвовали наши эмигрантские организации. Так, в 1953 году контрразведка пресекла высадку восьмерых американских диверсантов под Майкопом. Все они были рекрутированы их рядовых членов НТС. В этом же году была заброска по воздуху белорусских эмигрантов. Это были Карл, Фин, Бен и Джо.

— Я давно хотел спросить, почему у них такие странные клички?

— Эти клички они получили от инструкторов американской разведки. Их задачей было инициировать работу антиправительственного подполья, чтобы дать материал для вывода о том, что в Белоруссии существуют «массовые выступления» против советской власти. Однако те, кто работал с ними, сделали свое дело чрезвычайно скверно. Они не смогли отработать надежные варианты связи и фактически бросили свою агентуру на произвол судьбы. Те, кто экипировал этих людей, имели примитивные знания о жизни и быте в Белоруссии. Все заброшенные имели при себе вещи, которые указывали на иностранное происхождение. Одежда, обувь, сигареты с фильтром, продукты в специальной упаковке были непривычны для местных жителей. Инструктаж осуществлялся на основе примитивных знаний о тоталитарном государстве, в котором проверка документов является нормой и агенты носили с собой и предъявляли сразу все документы: паспорт, военный билет, различные справки. Бумага, шрифты, чернила — все это отличалось от наших. Мало того, мы в наши паспорта специально не вставляли скрепки из нержавеющей стали. И уже через несколько месяцев становилось видно, что этот паспорт изготавливался за кордоном… Кроме того, текст этих документов отличался страшной безграмотностью. Даже сейчас я помню одну справку с печатью, на которой по ободку был текст «Директор колхоза». Тогда как любой советский гражданин знал, что колхозами руководят председатели. Сузить круг поиска заброшенной агентуры позволяли и связи лиц, бежавших вместе с оккупантами за рубеж в 1944 году. А также, несвойственное повседневному поведение этих связей. К примеру, в Барановическом районе одна из женщин вдруг стал покупать большое количество водки и шампанского. Осмотр местности рядом с домом позволил выявить несколько окурков сигарет с фильтром, о которых в те времена в Белоруссии и не знали. В общем, наши противники хотели войны горячей, но попытки ее развязать провалились. Вот тогда и стали наши визави постепенно переходить к войне психологической. Которая прежде в истории человечества никогда не достигала такой изощренности в мирное время… Но давай вернемся к «молекулярной теории».

Ухналев подошел к шкафу, вытащил еще одну папку, извлек из нее лист и прочитал: «В годы смуты против Русского государства выступала целая армия революционеров, из которых “одному суду за участие в революции было подвергнуто 23 тыс. человек”. Однако абсолютное большинство революционеров избежали справедливого возмездия. По нашим примерным оценкам, общее число революционеров (включая Польшу и Финляндию) составляло не менее 100 тыс. человек. Более половины из них были чистой воды уголовники. С негласного одобрения западных правительств в США, Англии, Франции, Италии, Швейцарии были образованы специальные центры по подготовке революционных боевиков. Там же шло их снабжение оружием и деньгами. Один из главных организаторов трагедии “кровавого воскресенья” Пинхус Рутенберг возглавлял в Женеве особую организацию по “боевой подготовке масс” с самыми широкими полномочиями и огромными финансовыми средствами». Чувствуешь, куда я клоню? — спросил он у Корбалевича.