Консолидация - Джефф Вандермеер

После обеда он обратился к DMP-досье Грейс, проводя перекрестную сверку с грудами записок. Что означало — потому что это проприетарная программа — необходимость нажимать Ctrl, чтобы переходить со страницы на страницу. Ctrl начал уже казаться единственным контролем, оставшимся в его распоряжении. Ctrl, имеющий единственную роль, которую он исполняет стоически и без жалоб. Он бил по Ctrl все более озлобленно и сильно, хотя с каждым часом изучение записок все более представлялось этаким благословением по сравнению с Уитби. С каждым часом, пока Уитби не показывал носа, хотя автомобиль его по-прежнему стоял на парковке. Хочет ли Уитби помощи? Знает ли, что нуждается в помощи? Кто-то должен сказать Уитби, кем он стал. Могла ли Грейс сказать ему? А Чейни? Нет. Они ему пока не говорили.

Ctrl Ctrl Ctrl. Вечно слишком много страниц. Ctrl это. Ctrl то. Ctrl крещендо и арии. Ctrl, вечно про-щелкивающий мимо информации, потому что информация, появляющаяся на экране, все равно вроде бы никуда не ведет, в то время как обширный простор беспорядка волнами разбегается от стола к дальней стене с ее четырьмя изображениями в рамках, вмещающими слишком многое.

Стены кабинета начали смыкаться вокруг него. Апатичное перекладывание из папки в папку и притворные старания разобраться на полках уступили место дальнейшим интернет-поискам мест, где биолог работала до включения в состав двенадцатой экспедиции. Эта деятельность оказалась более успокоительной, каждый последующий вид на девственную природу оказывался красивее предыдущего. Но мало-помалу начали закрадываться параллели с первозданными пейзажами Зоны Икс, и вид с птичьего полета на некоторых фотографиях напомнил ему последний видеоролик.

Около пяти он устроил перерыв, потом на какое-то время вернулся в свой кабинет после краткой дружеской беседы с Сю и Чейни в коридоре. Хотя Сю казалась раскрасневшейся, почему-то тараторила чересчур быстро и была как-то вся наперекосяк. Чейни положил свою лапищу с бейсбольную перчатку Контролю на плечо на неловкую секунду-другую, говоря: «Вторая неделя! И это наверняка добрый знак, а? Мы надеемся, что вам здесь придется по душе. Мы открыты для перемен. Мы открыты для перемен, если понимаете, о чем я, стоит лишь вам услыхать, что мы имеем сказать. И как мы это говорим». Слова звучали почти осмысленно, но Чейни тоже сегодня был малость не в себе. У Контроля бывали подобные дни.

Так что осталась лишь проблема Уитби: Контроль не видел его весь день, и на электронные письма тот не отвечал. Казалось, что важно покончить с этим, не позволить переползти на завтра. Он проделает это на глазах у Чейни в научном отделе — придется, — оставив Грейс в сторонке. Это стало его ответственностью, его болячкой. Уитби придется смириться с вынужденным отпуском и консультациями психиатра.

Было уже поздно, седьмой час. Контроль забыл о времени — или оно забыло о нем. Кабинет по-прежнему представлял собой кавардак, соответствующий профилю рассудка директрисы, и DMP-досье Грейс ничуть не переменили этот профиль в лучшую сторону.

Рукопись Уитби по терруару он прихватил с собой, полагая, что, пожалуй, выдержки из нее убедят Уитби в наличии проблемы. Снова пересек широкое пространство кафетерия. Огромные окна кафетерия, собирая серость небес, обрушивали ее на столы и стулья. Скоро опять пойдет дождь. Столы пустовали. Темная птичка или летучая мышь, прекратив летать, сидела в высоте на стальной балке возле окон. «Там что-то на полу». «Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?» Обрывки разговоров, когда он миновал дверь кухни, а затем звук вроде надрывных, но чуть слышных рыданий, на миг озадачивший Контроля. А потом до него дошло, что, наверное, его издает какая-то машина, включенная работниками кафетерия.

Что-то другое терзало Контроля куда дольше, словно он забыл дома бумажник или какой-то другой нужный предмет. Но теперь, когда звук рыданий прорвался в его сознающий разум, это вдруг разрешилось. Отсутствие. Пропал запах тухлого меда. Фактически он вдруг осознал, что не чувствовал тухлого меда весь день, где бы ни побывал. Неужели Грейс реализовала хотя бы эту рекомендацию?

Он обогнул угол, свернув в коридор, ведущий к научному отделу, и продолжил шагать под люминесцентными лампами, мысленно репетируя, что скажет Уитби, предугадывая, что Уитби может сказать — или не сказать — в ответ, чувствуя в руках вес безумной рукописи этого человека.

Подойдя к большим двустворчатым дверям, Контроль потянулся к ручке, промахнулся, попробовал снова.

Но никаких дверей там, где прежде всегда были двери, не оказалось. Только стена.

И эта стена под ладонью была мягкой и дышащей.

Он думал, что закричал, но откуда-то из бездонных хлябей морских.

ЗАГРОБНАЯ ЖИЗНЬ

В самом сердце другой трагедии Контроль не видел ничего, кроме Рейчел Маккарти с пулей в голове, без конца падающей в каменоломню. И все это время — ощущение нереальности. Что и палата, куда его поместили, и прикрепленный к нему дознаватель — суть конструкты, и если держаться за эту мысль, дознаватель постепенно растворится, уйдет в небытие, а стены камеры распадутся, и он ступит в реальный мир. Тогда и только тогда очнется, чтобы продолжить свою жизнь, и та покатится по прежней колее, которая довела его до этого места.

Хотя за долгие часы допросов стул, впивающийся в заднюю поверхность бедра, оставил там отметину. Хотя он и чуял горький сигаретный дым, которым пропахла куртка дознавателя, и слышал заикающееся жужжание диктофона, который тот приносил с собой в дополнение к видеозаписи комнаты.

Хотя на ощупь стена была словно шкура ската-ман-ты из аквариума — твердая и гладкая, с шероховатой цепкостью. Но более податливая, а за ней — ощущение чего-то обширного, вдыхающего и выдыхающего. Прорыв в мир запаха тухлого меда, быстро улетучивающегося, но забывающегося с трудом. Будто спиральный завиток бальзамического соуса на блюде от шефа. Темный ручеек крови, ведущий к трупу в сериале про легавых.

В детстве родители читали ему «Тигр, о тигр, светло горящий»[10]. Вместе с ним трудились над проектом по обществоведению — мать занималась изысканиями, а отец резал и клеил. Учили его кататься на велосипеде. Жалкая рождественская сосенка рядом с сараем напомнила ему теперь о первом Рождестве, сохранившемся в памяти. Взгляд через реку на причале в Хедли привел его к озеру у коттеджа, где они с дедушкой рыбачили. Присвоение имен скульптурам у отца на задворках стало шахматами на каминной доске. Однако стена все дышала, что бы он ни делал. Давний удар в грудь шлемом лайнбекера во время борьбы за мяч, отозвавшийся только теперь, так что трудно стало дышать, весь воздух вышибло из легких напрочь.