История ересей - Генри Чарльз Ли

Развитие дуалистической догмы в трех ее направлениях: восточном, славянском и провансальском

Появление и распространение ересей современно самому началу христианства. Возникновение христианской религии совершалось при таких обстоятельствах, которые не могли не поставить ее в условия борьбы.

Борьба с иудаизмом и язычеством оставила глубокие следы на истории Церкви первых и всех последующих веков. Она благоприятствовала образованию в единой христианской догме других толкований, других учений.

ГНОСТИКИ

Гностицизм был результатом стремления постичь и уяснить философским путем, началами древнего мира, религию нового времени. Зороастризм персов, Каббала евреев, неоплатонизм александрийских греков — все это послужило источником гностического философствования[29]. Оно зародилось весьма рано, шло рядом с победами собственно христианского вероучения, и, уже при императоре Адриане, в теории Сатурнина, ученика Менандра, успело сложиться в отчетливые формы, отмеченные как мечтательностью, блеском воображения Востока, так и пытливостью Запада. Непрерывная традиция связывает первых гностиков — Евфрата, Симона, Менандра, Керинфа и особенно сирийской школы Сатурнина, Кердона, Маркиона[30], египетского Василида — с теми катарами, против которых в XIII столетии Рим поднялся на бескомпромиссную войну.

Два Бога — добрый и злой; борьба духа и материи; победа над демоном, над телесной темницей человека, отречение от плоти, воздержание от супружества, вина, мяса — все эти признаки дуалистического альбигойского верования были высказаны еще Сатурнином[31].

Василид объясняет загробную жизнь так, как объясняли ее некоторые альбигойцы: добрые души возвращаются к Богу, злые переселяются в создания низшие, тела же обращаются в первобытную материю. Прочие гностики прибавляют к этому целую самостоятельную космогонию, которая не могла не оказывать непосредственного влияния на историю позднейшего сектантства.

В эпоху, современную развитию гностицизма, появилось столько других самостоятельных теорий, сколько не производил никакой век ни до, ни после. Количество ересей увеличивалось удивительным образом. Некоторые церковные писатели первых веков христианства занимаются исключительно изучением ересей{195}, они насчитывают огромное количество мистических и обрядовых христианских сект. Иероним знает их не менее сорока пяти, но Августин насчитывает уже восемьдесят восемь, Предестин — девяносто, а Филастрий, писатель конца IV столетия, живший в эпоху арианства, находит возможность указать более ста пятидесяти{196}. Исидор, епископ севильский, один из авторитетных свидетелей, насчитывает в VII веке около семидесяти сект, большая часть которых вела свое начало с первых веков, и замечает, что «есть другие без основателей и без названий».

В эпоху возникновения христианства были самые разнообразные общества, секты, всевозможно толковавшие каждый церковный догмат, следовавшие самым противоположным правилам жизни. Многие из них отличались странностью, невежеством, суеверием. Антропоморфиты придавали верховному Существу человеческие члены; артотириты[32], следуя примеру первых людей, принимали в пищу исключительно хлеб и сыр, как «плоды земли и стад»; адамиты, следуя тому же указанию, ходили нагими, как мужчины, так и женщины; николаиты[33] предавались крайнему разврату, по примеру вождя, который предлагал свою жену всякой общине, и т. п. Одни поклонялись исключительно Каину, другие считали Сифа Спасителем, третьи спорили о Мельхиседеке[34], четвертые, точно следуя нищете апостольской, отказывались от собственности. Но в большинстве этих сект господствовали учения, которые содержали в себе дуалистический элемент позднейшего катарства[35].

Под этим наименованием существовала секта еще в первый век христианства, хотя система ее дошла до нас смутно и отрывочно. Катары (kataros — греческое «чистый»; латинское — «пуританин») времени святого Августина называли так себя вследствие той чистоты жизни, которую они проповедовали. Они восставали против любодеяния, брака, отрицали необходимость покаяния. По имени Новата, восстававшего против перекрещения и принятия отступников, сучением которого первые катары представляли нечто сходное, их часто называли новатианами[36] и смешивали с этими последними. Но из слов источников не видно, чтобы тогдашние катары следовали основам системы альбигойского дуализма. Полагают, что эти первые катары или исчезли в IV столетии, или слились с донатистами[37]. Тем не менее разбросанные элементы позднейшего альбигойства можно проследить во множестве гностических и других сект эпохи, современной как веку языческих императоров, так и веку Исидора Севильского.

Верования в борьбу доброго и злого начала, восточная космогония и вместе с тем воздержание составляли в тогдашних системах явления далеко не редкие.

Мы отмечали уже общие основы гностицизма. Они удерживались во всех ответвлениях этой обширной системы, во всех созданиях ее последователей, положивших начало собственным теориям. Каждый из них приносил с собой какое-либо новое понятие, что вместе послужило материалом для позднейшей мысли. Менандровцы, василидовцы, кердониане, маркиониты и другие гностики, а также Архонтики не признавали мир созданием Бога[38]; Валентин считал Христа прошедшим через Святую Деву и не оскверненным — как вода проходит через канал; тогда как Карпократ и Павел Самосатский, напротив, развивали теорию о человечестве Христа. Татиане и севериане запрещали пить вино, а гераклитовцы отвергали брак. В учении Оригена были также гностические понятия, следы влияния неоплатонической философии. В своем сочинении «О началах» он допускает, что души человеческие первоначально принадлежали ангелам и в наказание за грехи были заключены в плотские тела. Патрикиане же решительно утверждали, что плоть человеческая есть создание дьявола[39]. По их представлениям только тот может быть совершенным христианином, кто способен к самоумерщвлению; они искали смерти и ненавидели жизнь. Эта ересь была особенно распространена в Нумидии и Мавритании.

Христиан первых веков волновала та же мысль, над разрешением которой бились дуалисты XII и XIII столетия и из-за которой они вызывали столько отвращения к себе у католических современников.

Бог, создавший вселенную и человека, всеблагой Бог, полный любви к своим созданиям, — мог ли он быть виновником того зла, которое так обильно разлито по земле в людях; тех бед, которые ищут случая поглотить все живущее; тех препятствий, какие воздвигаются судьбой перед всем добрым?

В ответ на этот вопрос Коллуф, александрийский священник, прямо утверждал, что Бог никогда ничего злого не создавал. Противники указывали коллуфианам на тексты Библии: «Я образую свет и творю тьму делаю мир и произвожу бедствия»{197}, и также: «Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь попустил бы?»{198} Коллуфиане же между тем могли ссылаться на место из книги Бытия о первых днях творения: «И увидел Бог