ПАЛАЧИ И КИЛЛЕРЫ. - П. Кочеткова

Впрочем, жизнь свою он начал довольно скромно, женившись на уроженке своего родного Эльзаса, носившей фамилию Унгер; после женитьбы он завел бакалейную и скобяную торговлю, от которой получал большой доход, главным образом торгуя контрабандными товарами.

В согласии с традициями пограничной области Эльзаса, он не понимал, как можно, живя так близко к границе, не использовать это обстоятельство для наживы. Уже в семнадцать лет он не постыдился признаться в этом, указывая, что занятое контрабандой требует необычайного мужества и присутствия духа. Позже, добившись известности и огромного состояния как шпион Наполеона, он продолжал заниматься провозом контрабанды. В 1799 году он познакомился с Савари, тогда еще полковником, весьма далеким от титула герцога и поста министра полиции.

Примерно в 1804 году Савари, ставший уже генералом и одним из приближенных царедворцев Наполеона, предложил Шульмейстеру совершить один из самых сомнительных и омерзительных подвигов секретной службы Империи: заманить во Францию герцога Энгиенского, молодого бурбонского принца, который жил в Бадене на содержании у англичан и был малозаметным организатором роялистских интриг.

Наполеон стремился дать урок всем роялистам в лице герцога Энгиенского, полагая, что казнь невинного отпрыска изгнанной династии Кадетов послужит устрашающим уроком.

Герцог Энгиснский часто навещал в Страсбурге молодую женщину, к которой был сильно привязан. Шульмейстер проведал об этом и тотчас же послал своих помощников, чтобы увезти эту женщину в Бельфор, где ее держали на вилле близ границы под тем предлогом, что местные власти зарегистрировали ее как подозрительную личность.

Подделав письмо от ее имени, Шульмейстер отправил его к герцогу Энгиенскому; в письме она умоляла вызволить ее из заточения. Любовник немедленно ответил ей. Он полагал, что ему удастся подкупить тех, кто арестовал ее, и они позволят ему похитить ее, поскольку Бельфор расположен неподалеку от территории маркграфства Баденсакского.

Но Шульмейстер уже приготовился; и не успел герцог ступить ногой на французскую землю, как был схвачен и спешно увезен в Страсбург, а оттуда в Венсенн.

Уже через шесть дней после своего ареста герцог был осужден военным судом. Воспользовавшись первой же возможностью, он отправил письмо своей возлюбленной с объяснением причины, по которой он не мог помочь ей.

Она, впрочем, уже сослужила Шульмейстеру службу и была выпущена на свободу, даже не сознавая того, какую роль она поневоле сыграла во всей этой страшной истории.

В ту же ночь молодой герцог был расстрелян, причем палачи заставили его держать фонарь, чтобы им удобнее было целиться.

Говорят, Савари заплатил Шульмейстеру за это дело сумму, соответствующую 3 000 долларов. Так дорого стоил этот каприз Наполеона! Талейран заметил по поводу судебного убийства герцога Энгиенского: "Это хуже, чем преступление; это ошибка!".

Шпионский талант Шульмейстера был как бы создан специально для интриг большого масштаба. Савари, приблизившийся после казни молодого Бурбона к своей заветной цели — обладанию герцогским поместьем, в следующем году представил Шульмейстера самому Наполеону со словами:

"Вот, ваше величество, человек, составленный сплошь из мозгов, без сердца".

Наполеон, которому предстояло в один прекрасный день сказать Меттерниху: "Я не посчитаюсь с жизнью миллиона немцев!", встретил благосклонной усмешкой эту характеристику единственного в своем роде контрабандиста-шпиона с таким "анатомическим дефектом".

Наполеон любил говаривать: "Шпион — естественный предатель".

Он нередко говорил это Шульмейстеру; однако нет данных, чтобы Наполеон был когда-нибудь предан военным шпионом, хотя сам он тратил крупные суммы на подкуп видных представителей дворянства, торговавших собой на рынках предательства.

После вторичного занятия Наполеоном Вены Шульмейстер был назначен цензором, наблюдавшим за печатью, театрами, издательствами и религиозными учреждениями. На этом поприще он проявил особую и похвальную проницательность, приняв меры к широкому распространению среди народов Австрии и Венгрии сочинений Вольтера, Монтескье, Гольбаха, Дидро и Гельвеция; произведения всех авторов до той поры находились в монархии Габсбургов под строгим запретом, исходившим как от церковной, так и от светской власти.

Наилучшее описание личности Шульмейстера оставлено нам Каде-де-Гассикуром, аптекарем Наполеона: "Нынче утром я встретился с французским комиссаром полиции в Вене, человеком редкого бесстрашия, непоколебимого присутствия духа и поразительной проницательности. Мне любопытно было посмотреть этого человека, о котором я слышал тысячи чудесных рассказов. Он один воздействует на жителей Вены столь же сильно, как иной армейский корпус.

Его наружность соответствует его репутации. У него сверкающие глаза, пронзительный взор, суровая и решительная физиономия, жесты порывистые, голос сильный и звучный. Он среднего роста, но весьма плотного телосложения; у него полнокровный, холерический темперамент.

Он в совершенстве знает австрийские дела и мастерски набрасывает портреты виднейших деятелей Австрии. На лбу у него глубокие шрамы, доказывающие, что он не привык бежать в минуту опасности. К тому же он и благороден: он воспитывает двух усыновленных сирот. Я беседовал с ним о «Затворницах» Ифланда и благодарил его за то, что он дал нам возможность насладиться этой пьесой".

Это было в 1809 году. Шульмейстер, покинув Вену, некоторое время был генеральным комиссаром по снабжению императорских войск в походе. Сколь выгодно ни было право распределения военных поставок и хозяйственных льгот, все же Шульмейстер не соблазнился им и вскоре вернулся к исполнению своих обязанностей шпиона. Тогда он был уже богачом. За несколько лет до этого он купил себе роскошный замок Мейно в родном Эльзасе, а в 1807 году — второе большое поместье близ Парижа; оба они стоили, по нынешним ценам, свыше миллиона долларов.

Хотя в тогдашнем своем положении он вправе был именовать себя "господином де-Мейно" и жить роскошно, как помещик, для императорской военной касты он по-прежнему оставался смелым и ловким секретным агентом.

Он просил своего приятеля, Лассаля, отважного командира легкой кавалерии(вскорости погибшего при Ваграме) уговорить Наполеона пожаловать ему орден Почетного легиона; Лассаль вернулся от императора и сказал Шульмейсте-ру, что Наполеон наотрез отказал в этом, заявив, что золото — единственная подходящая награда для шпиона.

Последним шансом Шульмейстера явился Эрфуртский конгресс (встреча Наполеона с Александром 1 в Эрфурте в 1808 г.), где присутствовали также короли Баварский, Саксонский, Вестфальский и Вюртембергский), где он, но представлению Савари, был назначен руководителем французской секретной службы. Очевидно, он превзошел самого себя в доставке значительных и разнообразных сведений.

Царь Александр жил и развлекался в Эрфурте; Гете, к которому Наполеон внешне всегда проявлял большое уважение, также находился там и занимался дипломатией, что внушало Наполеону некоторое беспокойство. Шульмейстер писал Савари, что император каждое утро первым делом задает ему два вопроса: с кем виделся в этот день Гете и с кем провел эту ночь царь? Оказывалось, что любая из прелестных спутниц Александра неизменно являлась агентом начальника французской секретной службы.

Менее удалась Шульмейстеру другая задача, выполнения которой требовал Наполеон: слежка за королевой Луизой Прусской. Русский монарх восхищался красивой и безмерно униженной женщиной и был настроен к ней дружественно. Наполеону непременно хотелось еще более унизить королеву, очернив ее, по возможности, в глазах царя; и это грязное дело должен был проделать его главный шпион.

По иронии судьбы, в карьере Карла Шульмейстера в 1810 году наступил неожиданный поворот. В этом году состоялся "австрийский брак" Бонапарта с Марией-Луизой. Господство Наполеона над Веной, для обеспечения которого

Шульмейстер, бесспорно, сделал много, венчалось бракосочетанием юной герцогини Марии-Луизы с ненавистным, ей победителем ее отца Новая императрица, прибыв в Париж, принесла с собой столь сильные австрийские влияния, что шпион вынужден был удалиться, ему не забыли интриг перед Ульмом и Аустерлицем.

Шульмейстер удалился, но не в лагерь врагов Наполеона, как поступили бы многие люди его профессии, как поступили Талейран и Фуше с меньшим для этого основанием Шпион, по-видимому, был искренне признателен Наполеону за полученные богатства и поместья.

Он продолжал оставаться рьяным контрабандистом и сторонником контрабандистских прожектов и жил в свое удовольствие в Мейно, где его гостеприимство и благотворительность снискали ему уважение земляков-эльзасцев