Честь семьи Прицци - Эдгар Френсис

Настал черед «ходить» Айрин.

— Что я могу сделать?

— Верните нам оставшуюся половину денег вместе с пятидесятипроцентным штрафом за ваш поступок. Мне кажется, это справедливое решение. Кстати… Чарли знает?

— Нет. Чарли ничего не знает о деньгах и о том, что я убила Френки Палоу.

— Угу, — удовлетворенно кивнул дон. — Я даю вам пять дней на то, чтобы собрать эту сумму. Пятьсот сорок тысяч долларов… Достаточно?

— Да, — твердо сказала Айрин. Это были самые малые неприятности из всех, которых она могла ожидать. — Да, я сумею достать деньги за пять дней.

— Прекрасно, — Коррадо улыбнулся. Возможно, он хотел быть похожим на доброго Санта-Клауса, но получилась улыбка барракуды. — Итак, я буду ждать вас ровно через пять дней с деньгами.

— Хорошо, — Айрин поднялась. — Через пять дней я приду…

… Она прошла мимо охранника у ворот и вновь оказалась на улице. Мир показался ей чуть более серым, чем был до приезда сюда. Только теперь Айрин Уокер ощущала его не сквозь тепло любви Чарли, а отстраненно, как сквозь прорезь прицела. День вновь превратился во враждебную среду, каким и был ДО Портено. Она вернулась в свою жизнь «ДО». Лайза Джексон, убийца-профессионал, трезво оценивающая ситуацию с позиции хищника, готового драться, убегать и снова драться, подпуская противника ближе и опять отрываясь от него.

Она умеет постоять за себя, хотя Прицци, видимо, считают иначе. И у нее еще есть немного времени. Деньги, конечно, придется вернуть, с этим нужно смириться. Но Прицци не стоит обольщаться. Она — не их молчаливые итальянки, и сама выбирает свой путь.

Ей нравится одиночество. Она любит одиночество, когда приходится отвечать только за себя, самой решать, самой осуществлять, не отчитываясь перед каким-нибудь стариком вроде дона Коррадо. Независимость во всем — ее удел. Чарли — это отдача долга. Он любит, не требуя ничего взамен, отдает, не забирая, именно это и привлекает в нем. Однако Айрин — сама по себе, и если ей потребуется поступить по-своему, она это сделает. Портено больше американец, чем итальянец, и так же, как и Айрин, ценит свободу действий. Их брак можно назвать альянсом, интересным для обеих сторон. Деловым партнерством с взаимным уважением и некоторой привязанностью. Прицци не привыкли к этому. Возможно, с чужими у них другие отношения, но со своими они беспардонны. В частности, с ней. Какое лично она, Лайза Джексон, имеет отношение к Прицци? Какого черта Коррадо волнуют отношения их с Чарли? Это касается только их двоих. Деньги? Хорошо, Прицци вычислили ее, и она вернет им деньги казино, но не более. Строго деловые контакты. Они платят ей за ее работу — стоящую больших денег, — она — им, в случае каких-то услуг. Все, ни шагу дальше. Стойте на этой границе, и у нас никогда не возникнет проблем. С Чарли они разберутся сами.

Однако Прицци посчитали для себя не зазорным соваться в ее, Лайзы Джексон, личную жизнь. Почему? Она. не лезет в их жизнь и не хочет знать об их делах с Чарли! Чарли Портено ей муж, но не семья! Лайза Джексон — одиночка. Следует об этом помнить!^

Они же суются, куда не следует. Не то, чтобы Лайза боялась этого, просто ненавидела людей, ворошащих ее жизнь. Ибо ее жизнь касается только Лайзы Джексон, но уж никак не Коррадо Прицци….

— Эй, леди, вы едете? — шофер такси стоял рядом с «фордом», облокотившись о крышу, и ожидающе смотрел на Айрин.

— Конечно, — она села на заднее сиденье. — В аэропорт «Ла Гуардиа»…

…Их было десять человек. Любой увидевший этих людей в иной обстановке решил бы, что они преуспевающие бизнесмены, возможно, директора банков или крупных солидных трестов. Лучшие портные Европы были представлены здесь в полной мере. Клоэ, Монтан, Готье, Гальяно, Джильи, Рубашки, галстуки от «Брук Бразерс» и «Бергдорф Гудман», обувь с Олд-Бонд-стрит. Золотые заколки, запонки от Картье, запястья украшают «роллексы» и «омега». В воздухе витал тонкий аромат сигарет «Бенсом энд Хэджес», «Джойа де Никарагуа» и лучших сортов «данхилл».

Седоватый сухощавый мужчина лет сорока в темносиней тройке потягивал трубку, мундштук которой украшали два пятнышка из слоновой кости. Оперевшись локтем о стол, он внимательно слушал говорящих, чутко впитывая слова и интонации. Рядом с ним сидел тонкий бледного вида парень в очках с золотой оправой. Тот не смотрел вообще ни на кого, а изучал лакированную поверхность стола, словно только за этим и пришел сюда. Это были представители семьи Фастино, контролирующей Бронкс.

Справа от них, развалившись в высоких креслах, восседали Таталья. Сам босс — толстый неприятный мужчина, по возрасту ровесник Доминика, но сохранившийся куда лучше — постоянно шевелил губами, будто повторяя все реплики остальных собравшихся. Иногда он начинал говорить, и тогда визгливый, удивительно тонкий для человека такого сложения голос поднимался к самому потолку, подобно истошному пению электропилы. Боккачо — а именно так звали босса — крутил в пальцах сигару, и ее изгрызенный мокрый кончик вызывал у присутствующих брезгливое ощущение.

Ни для кого не было секретом, что малоуважаемые в мафиозных кругах Таталья несут гораздо большие убытки по сравнению с остальными семьями. В основном из-за того, что они контролировали проституцию. Если «вычислить» пушера, обладающего своими постоянными клиентами достаточно сложно, то проституток и сутенеров распознать в любой толпе проще простого. Копы выметали с улиц всех подчистую, а значит, Таталья теряли практически все, на чем базировалось их финансовое состояние. Полноводная река «зелененьких» сменилась едва заметным жалким ручейком, но и тот грозил иссякнуть со дня на день.

Поэтому-то Боккачо горячился больше всех, как и его помощник — consigliori, человек с птичьей внешностью, беспрестанно дергающий головой и потирающий ручки-лапки.

Слева сидела пара представителей клана Кунео, занимающихся нелегальной эмиграцией, практически не пострадавшей от облав, торговлей крадеными автомобилями и многими другими делами на севере Нью-Йорка. Поскольку бизнес Кунео был поставлен на твердую основу и был наиболее трудно ловимым для представителей законодательной власти, а также требовал серьезных проверок и доказательств, то и пострадал он меньше других. Однако Аттилио — босс клана — человек по природе своей жесткий и бескомпромиссный во всех вопросах, касающихся ведения бизнеса и особенно вопросов убытков по чьей-то вине, был недоволен едва ли не столь же сильно, как и Таталья. Другое дело, что, будучи не только жестким, но и умным, отдающим себе отчет в реальной расстановке сил на данный момент, Аттилио не горячился и не вступал в разговор, решив дождаться, пока у него сложится полная картина настроений. Когда выяснится, как относятся к этому делу остальные семьи, он, пожалуй, скажет и свое мнение.

Аттилио не забывал, что Прицци были и остаются одним из самых сильных кланов на Восточном побережье. Вступать с ними в прямой конфликт — залить Нью-Йорк кровью и пошатнуть — серьезно пошатнуть — свои, идущие пока лучше, чем у других, дела. Этого-то Кунео не хотел.

Но если ВСЕ семьи встанут против Прицци, тогда и он поддержит их решение. А пока Аттилио помалкивал, сохраняя нейтралитет.

Далее занимали свои места Борзини. Плотного сложения высокий человек, страдающий одышкой и плохими зубами, непрестанно потеющий и отдувающийся. На затылке у него образовалась небольшая лысина, поэтому волосы Эмили зачесывал назад, густо смазывая их бриолином. Пальцы украшали массивные золотые перстни с идеальными каплями крупных бриллиантов. Он курил исключительно номерные «Бенсом энд Хэджес», распространяя вокруг себя клубы ароматного дыма.

Кустистые брови тяжело нависали над непропорционально маленькими черными бусинками глаз, остренькими и опасливыми, как у ожидающей пинка крысы. Борзини держали проституцию Даун-тауна, наемных убийц, всю торговлю наркотиками на участке от Беттери до Двенадцатой Вест-стрит, контролировали доки Ист-Ривера на востоке и Норд-Ривера на западе Манхеттена, а также большую часть тотализатора в том же районе, не выходя, однако, за его пределы, ибо дальше Двенадцатой Вест находились уже владения Прицци. В силу ряда причин, их убытки тоже были хотя и достаточно крупными, но гораздо менее ощутимыми, чем они старались показать.

Хотя, в общем-то, любые убытки по вине другого партнера вызывают стойкое раздражение у всех. Consigliori Борзини сидел рядом с боссом, абсолютно невозмутимый, оценивающий ситуацию и просчитывающий варианты соглашений с выгодой для своей семьи.

Завершали компанию Доминик и Энджело. Они сидели несколько особняком, так как именно им предъявлялась претензия за сложившуюся сейчас в Нью-Йорке обстановку. Отлаженный механизм зарабатывания денег дал сбой и останавливался. Это не могло не вызывать недовольства семей, в связи с чем и было объявлено общее собрание боссов.