Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока - Николай Стариков

Левин. Там был дигиталис, адонис-вероналис, строфант. Все это — средства, усиливающие, возбуждающие деятельность сердца. Одновременно с этим, в этом же направлении, действовал и Казаков со своими лизатами. Одно потенцирует другое. В комбинации это все усиливается до чрезмерной для сердца Вячеслава Рудольфовича степени.

Вышинский. Следовательно, средства легальные, но их комбинация, их количество и их назначение данному больному не соответствует состоянию его здоровья, его организма?

Левин. Да. У Вячеслава Рудольфовича был огромнейший инфаркт, который вместо мышц сердца оставил рубцы.

Вышинский. И в этих условиях...

Левин. Нельзя было давать таких сильных средств.

Вышинский. А вы давали?

Левин. Да.

Вышинский. Опять-таки в преступных целях?

Левин. Конечно.

Защитник Брауде (к Левину). Сообщите, пожалуйста, некоторые краткие биографические сведения.

Левин. Я скажу очень кратко. Родился я в 1870 году, в бедной мещанской семье. С 14-ти лет должен был зарабатывать уроками, будучи гимназистом, деньги, чтобы продолжать свое воспитание и помогать семье. Окончил естественный факультет в Одессе, после этого — медицинский факультет в Москве. С 1896 года работаю врачом. Таким образом, я работаю врачом 42 года.

Брауде. Обрабатывая вас на убийство Максима Пешкова, Ягода не делал вам каких-нибудь намеков, что это убийство — не только его директива?

Левин. Он мне сказал, что дело идет о группе крупных политических деятелей, среди которых он мне назвал имена Рыкова, Бухарина и Енукидзе, которого я знал лично.

Брауде. Не связал ли он вас с одним из участников этой организации? К Енукидзе он вас не направлял?

Левин. Совершенно верно.

Брауде. Расскажите, что говорил Ягода о Енукидзе и о чем вы говорили с Енукидзе.

Левин. Это было в той беседе, относящейся к 1934 году, когда он говорил мне о Валериане Владимировиче Куйбышеве и Алексее Максимовиче Горьком. Он просил зайти к Енукидзе, который знает, что я посвящен в это дело, и хочет со мной об этом поговорить. Енукидзе также был моим постоянным пациентом. Я пришел к нему на другой день в Кремль. Он также меня спросил о том, кого я могу взять, и был очень разочарован, услышав, что я говорю только о Куйбышеве. Он сказал: «Ну, что-ж, начинайте с этого». Он просил меня подумать о соучастнике, я сказал, что подумаю и расскажу об этом Ягоде.

Брауде. Может быть, вы конкретно суммируете те внутренние причины, по которым вы, старый врач, с 40-летним стажем, согласились на злодейские, ужасные предложения Ягоды?

Левин. Психологически я объясняю это какой-то трусостью, причем не за свою жизнь. Меня больше страшило то, что Ягода пригрозил разгромить мою семью.

Брауде. Скажите, пожалуйста, была разница в смысле методов обработки вас Ягодой между моментом, когда он вас уговаривал насчет убийства Максима Пешкова, и позднейшим временем, когда он говорил о дальнейших преступлениях?

Левин. Конечно, разница была очень большая. Он говорил сначала о том, что я совершаю нужное дело. Он говорил об этом преступлении, как об акте, необходимом для спасения Алексея Максимовича от каких-то врагов. А потом, когда я к нему пришел, он сразу заявил мне — вы в моих руках.

Брауде. Он говорил вам о том, что есть какая-то группа, которая стремится к свержению Советской власти?

Левин. Он говорил, что это очень большая и влиятельная группа.

Брауде. И с этого момента вы почувствовали, что вы связаны с этой группой, зная, что это контрреволюционная группа и что ваша судьба зависит от судьбы этой группы?

Левин. Такое сознание было, что вместе с Ягодой погибну и я.

Защитник Коммодов. Скажите, к какому времени относится ваш разговор с Казаковым по вопросу об умерщвлении Менжинского?

Левин. Это было в конце 1933 года.

Коммодов. Это было до свидания Казакова с Ягодой?

Левин. Конечно.

Коммодов. А вредительские методы в лечении Менжинского вы начали проводить после свидания с Казаковым или до?

Левин. После того, как Казаков имел разговор с Ягодой. После этого мы с Казаковым выработали план нашей вредительской деятельности, о котором я уже говорил, — о лечении сердца лизатами.

Вышинский. Подсудимый Левин, замышленные Ягодой убийства политических деятелей нашего государства носили совершенно явный, открыто выраженный контрреволюционный политический характер?

Левин. Да. Тут уже было ясно.

Вышинский. И вы не просто отнеслись к этому делу как техник, но и как политик?

Левин. Я не знаю, как вы это хотите понять, я политиком никогда в жизни не был.

Вышинский. Вы говорите, что никогда политикой не занимались?

Левин. Никогда.

Вышинский. Но действовали вы, как политический враг.

Левин. Действовал, как орудие политического врага.

Вышинский. И следовательно?

Левин. Как политический враг.

Вышинский. Вы понимали, что идет речь о борьбе с Советской властью?

Левин. Я примкнул к этому делу в результате рокового стечения обстоятельств, не потому что я сочувствовал приходу к власти...

Вышинский. Получивши предложение быть соучастником и даже больше, организатором убийства выдающихся советских людей и гения русской культуры, Горького, что вы должны были сделать, если вы действительно любили бы и Горького и родину?

Левин. Отказаться от всего этого и выдать Ягоду.

Вышинский. Почему вы не сделали этого?

Левин. Из трусости.

Вышинский. Сколько лет продолжалось ваше участие в этой преступной деятельности?

Левин. Три года.

Вышинский. Три года! Вы имели тысячи возможностей за это время поступить честно.

Левин. Да, и не использовал этого.

На этом утреннее заседание заканчивается, и Председательствующий объявляет перерыв до 18 часов.

Вечернее заседание 8 марта

Председательствующий. Подсудимый Буланов, вы подтверждаете ваши показания, данные на предварительном следствии?

Буланов. Да, подтверждаю. За годы работы у Ягоды в качестве личного секретаря и секретаря Наркомата я привык смотреть на все глазами Ягоды. И в конце концов Ягода сделал из меня полностью преданного ему человека, в отношении которого он знал, что этот человек его не выдаст. И поэтому ни в разговорах со мною, ни в разговорах при мне с другими он не делал никаких секретов, не было никаких элементов конспирации. Отсюда — моя осведомленность о преступлениях, которые мне известны от него.

О заговоре впервые я услышал от Ягоды в 1934 году. Постепенно, отдельными беседами Ягода вводил меня в курс контрреволюционной работы. Оторванный от партийной жизни, я во всем ему слепо доверял. Ягода как-то в разговоре сказал мне, что они, это значит — он и стоящие за ним правые, объединились с троцкистами и зиновьевцами, что нормальным путем, путем легальной борьбы в партии, рассчитывать на какой-нибудь успех совершенно нечего, что для достижения власти в их распоряжении остается единственное средство — это насильственный способ прихода к власти путем непосредственного вооруженного переворота.

Одну из главных ролей в перевороте, по его словам, должен был выполнить Енукидзе и вторая, пожалуй не менее важная роль, по его словам, ложилась на его, Ягоды, плечи. У них была сфера влияния: Кремль — у Енукидзе, аппарат НКВД — у Ягоды. Сам Ягода в это время неоднократно мечтал, что в случае удачи переворота в будущем Совнаркоме он должен был быть председателем.

Вышинский. Председателем Совнаркома?

Буланов. Так. Партийная работа ложилась, по его определению, на Томского, Бухарина и Рыкова, причем Томский, по их предположениям и расчетам, как и был, должен был остаться на роли руководителя профсоюзов. Секретарями ЦК должны были быть Рыков и Бухарин, причем Ягода подчеркивал, что, когда он будет Председателем Совнаркома, роль секретарей ЦК при нем будет совершенно иной. Какой именно, — я едва ли смогу объяснить. Мне вспоминается в связи с этим параллель, которую Ягода проводил между будущим секретарем будущего ЦК Бухариным и Геббельсом. Должен сказать, что Ягода вообще сильно увлекался Гитлером.

Вышинский. Вообще фашизмом увлекался? А конкретно?

Буланов. Он увлекался Гитлером, говорил, что его книга «Моя борьба» действительно стоящая книга. Он подчеркивал неоднократно, что Гитлер из унтер-офицеров выбрался в такие лица.