Драконий Катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко

— Слушай Террора, — шуршит переливами синева.

Фиолетка замирает, открытая всему и всем. Но чувствуется, что она готова в любой момент кинуться вперед, хватать, тормошить, что-то болтать, уговаривать и не пускать. Я медленно тянусь к ней, робко и неуверенно касаюсь:

— Все, чего я хочу, малышка, — это чтобы просто кто-то был рядом, хоть кто-нибудь, готовый просто обнять за то, что я есть, вот такой. Кому я сам смогу дать свое тепло, согревая и снимая усталость. Правда, ведь это немного?

— Это безумно мало и чудовищно неподъемно, — отвечает фиолетка, ластясь и сверкая искрами. — Мне хватит того, что буду слышать твое дыхание, смотреть тебе в глаза, перебирать волосы спящему, улыбаться бодрому. Просто будь рядом, живой и наглый хайверс.

— Вот и все, — лаконично сияет синева. — Живите, приблуды.

— Стой! — вспоминаю я. — Именно она еще одна треть моей души?

— Нет, Валентин, — бирюза клокочет смехом. — Она часть тебя, но не твоей души. Она — твое крыло в одиноком полете. Как твой сын — другое крыло. Твое одиночество обрело целостность. И теперь тебе предстоит собрать собственную душу. Три осколка… Ты, твоя будущая супруга и Третья… Или Третий. Никто не даст тебе ответа, кто это будет. Друг, враг, брат, тень или твоя смерть. Узнаешь только тогда, когда встретишь лицом к лицу. И сердца ваши потянутся друг к другу. Но не раньше. А эта девочка с фиолетовым светом души… Ты ее знаешь. Давно знаешь. Еще по прошлой жизни.

— Она хорошая, папа! — радостно скачет рыжий свет.

— А вторая часть? — спрашиваю я. — Кто это?

— Твоя будущая супруга, — загадочно повторяет синева.

— Это не зеленая и не фиолетка? — прощупываю сомнения.

— И даже не многолапая коричневая, — бирюзовая усмешка растворяется все быстрее. — Это величайшая волшебница Кавана, которая еще и сама не знает, что она такова. Вы не узнаете друг друга в лицо. Но это сделают ваши сердца.

— Папа! Давай найдем ее, папа! — Лисенок доволен и бодр.

Фиолетка уверенно пульсирует:

— Я так хочу к тебе прикоснуться… Ты придешь?

— Обязательно приду, малышка, — отвечаю ей, и она испаряется, забрав из ментала часть радуги.

— Прощай, — шепчет бирюза и уходит вслед за фиолеткой.

— Папа, я хочу посмотреть, кто сделал тебе больно! — дуется рыжий свет. — Я пойду смотреть! Раз мы будем жить тут, можно я поиграю с ними?

— А ты знаешь, куда идти? — говорю ему, а сам все еще сомневаюсь в истинности услышанного.

— Ну, па-а-ап, — ноет лисенок. — Я же слышу их страх!

— Марат? — спрашиваю его.

— Что? — удивляется красный.

— Это действительно ты?

— Мне было здесь так грустно и одиноко, что я решил забрать тебя к себе, папа, — шепчет сын. — Ты не сердишься? А маму я так и не нашел. Она, наверное, очень далеко улетела, к ангелам.

— Да, сынок, к самым ангельским ангелам улетела твоя мама, — утешаю его, а внутри молюсь, чтобы так и было. — Все, иди, играй.

И красный сполох радуги уходит из ментала. А потом я открываю глаза…

Третий удар сердца

Первое, что я почувствовал, приходя в себя, — прохлада. Вокруг ничто не изменилось — все те же корни, глубокий сумрак и мириады светящихся гнилушек. Надо мной маячила рогатая голова Горотура, озабоченно глазевшего по сторонам. Уловив мое движение, тур громко выдохнул, выпрямился и сказал куда-то в сторону:

— Все в порядке, он пришел в себя.

— Это я уже поняла, — мелодично ответила Гаста, также появляясь в поле моего зрения.

Я вскочил на ноги и осмотрелся. Вроде бы ничего опасного рядом нет. В голове все еще крутился странный сон с говорящими цветами радуги. Маратик… От воспоминаний заболело сердце. А потом бодрый голосок ворвался в мысли, путая их: «Пап! А тут здорово! Не то что в лесу!» Я охнул и чуть не упал, но руки тура вовремя подхватили бренную тушку одного моркота, не дав шлепнуться в мокрый мох. Значит, это все не сон!

Я тут же с нехорошим чувством уставился на Горотура. Тот спокойно встретил мой взгляд, чуть склонил голову и глухо сказал:

— Прости, Террор.

— Значит, все ради народа? — проговорил я непослушными губами.

— Да, — выдохнул тур. — Но с первого дня, как я тебя увидел, мне нет покоя и по другой причине. Тот странный синий был не совсем прав. Ты стал занозой в моей голове.

Огромный кулак тура гулко впечатался в его грудь. Я усмехнулся с некоторой горечью:

— Но крылатые прежде всего.

— Хорош стонать. — В голосе тура прорезались злые нотки. — Мир не исчез, небо не рухнуло. Зато теперь мы можем смело действовать вместе, не имея тайн друг от друга.

Рогатый затянул распевные слова на непонятном языке. Гаста, молча наблюдавшая за нами, тенью скользнула ко мне, преклонила колено и сказала, глядя в глаза:

— Мои клятвы были настоящими, Террор. Твоя дорога — моя дорога. Твоя семья — моя семья. Ты позволишь называть тебя братом, раз судьба не дала нам шанса быть вместе? Я не приучена лгать…

Ее глаза заискрились смешинками, когда она закончила:

— Долго, по крайней мере.

Я в некоторой растерянности смотрел на своих спутников, переваривая их действия. Это они что — в семью мне набиваются скопом, что ли? Семья… А в этом что-то есть. Значит, у меня будет возможность в любой момент настучать одному по рогам, а второй по корням в случае нужды. Причем безвозмездно.

«Пап, а где живут люди, которые не люди?» — раздалось в голове.

«Ты о чем?» — не понял я вопроса далекого сына.

«Ну, которые как червяки, — пояснил Марат. — На меня тут наскакивали такие минуту назад. Их много было. Хотел поиграть, а они пропали. Смешные такие».

«Это наги, сынок, — усмехнулся я. — Они в пустыне живут, там, где воды очень мало… Было когда-то».

«Значит, мне надо повернуть к западу. — В голосе Марата прорезалось удовольствие. — Здесь все так странно и не похоже на лес. Знаешь, пап, кажется, я иду туда, где живут те, кто хотел сделать тебе больно».

Меня наполнило холодное спокойствие. С нагами надо что-то делать. А пока я решил немного повоспитывать сына:

«Ты там смотри, не делай никому больно, слышишь?»

«Они такие смешные, папа, — Марат залился смехом. — Но я не буду их трогать, да? Они не умеют играть, ну и ладно».

Не мог же я отправить семилетнего мальчишку устраивать глобальную зачистку, пусть он и выглядит сейчас жуткой монстрятиной. Что я, чудовище, что ли? В нашей семье не принято перекладывать проблемы на детей. Пусть его, повеселится и вернется. Интересно, а как он все-таки выглядит сейчас? Я посмотрел на замерших Горотура и Гасту, вздохнул, с тоской глянул вверх и скомандовал: