Авантюристка - Кэтрин Нэвилл

Что касалось нас с Тавишем, то нам надо всего лишь стереть введённые в компьютер программы и уничтожить следы. За все время своей деятельности мы ни разу не прибегали к личным паролям и не переводили деньги на личные счета. Фактически от этого преступления никто из нас не имел выгоды. Да и практически невозможно было бы доказать, что именно мы приложили ко всему этому руки.

Итак, у нас ещё оставалась возможность более или менее изящно свернуть дело и не быть пойманными. Но мне этого было недостаточно. Я уже перестала трястись за собственную задницу, ведь угробила целых четыре месяца своей жизни и ни на шаг не приблизилась к той проклятой цели, которую мы с Тором поставили перед собой. Да, конечно, дела наши выглядели весьма мрачно, но это был ещё не конец. То, что мы пока промахнулись, вовсе не говорит о том, что наша цель недостижима.

Мы вошли в рощу цветущих апельсиновых деревьев, душистые лепестки цветов которых ковром устилали землю. Тор обломил веточку с ближайшего дерева и воткнул её мне в волосы. Обняв меня за плечи, он с наслаждением вдохнул аромат цветов, и мы продолжили путь.

В роще мы встретили группу мальчишек, носившихся между рядами деревьев. В руках у них были грубо вырезанные из дерева птицы, украшенные весенними цветами. Тор засмеялся и бросил им пригоршню мелочи. Мальчишки, весело щебеча слова благодарности, тотчас подобрали монеты и убежали.

— Это древняя средиземноморская традиция, — пояснил Тор. — Перед Пасхой мальчишки вырезают из дерева ласточек, раскрашивают их, убирают цветами и ходят с ними, выпрашивая монеты.

— Замечательный обычай, — согласилась я.

— Мне это напомнило детскую сказку о птичке в клетке. Птичка, как и ты, сидит в золочёной клетке, хотя предназначена для свободы и песен. Я часто думал об этом в последние месяцы. После того, что произошло между нами, новая разлука была для меня невыносима. Я жаждал услышать твой голос, каждый вечер рвался позвонить тебе, хотел просыпаться утром рядом с тобой. Но понимал, что любой подобный порыв с моей стороны был бы не правильно тобою истолкован…

— Что? — застыла я на месте, не сводя с него удивлённого взгляда, не веря своим ушам. И на меня напал истерический хохот. Тор тоже остановился и непонимающе посмотрел на меня. А я, не в силах остановиться, хохотала и хохотала до слез. Тор с каменным лицом молча выжидал, пока я приду в себя.

— Может, ты все же поделишься со мной своей радостью, если тебя это не затруднит, конечно, — раздражённо предложил он. — Вероятно, развеселило то, что я хотел тебя.

— Да дело не в этом, — с трудом подавляя новые приступы смеха и утирая слезы, возразила я. — Ты ничего не понял. Я была в ярости, когда ты неожиданно испарился. Мне хотелось позвать тебя, да ведь ты не сказал мне, как это сделать! Я была в полном отчаянии, гадала, где ты, что с тобой, почему не позвонил, не написал. А ты все это время старался осчастливить меня, предоставив полную свободу, как той маленькой птичке!

И тут до нас обоих дошло, в чем я только что призналась. У Тора в глазах мгновенно зажглось ставшее для меня уже привычным странное пламя, и лицо озарилось прежней улыбкой.

— Как странно, — заметил он, — что для двоих, чей разум способен слиться в одно могущественное целое и — не могу не напомнить — чьи тела так же божественно сливались друг с другом, — необходим переводчик, чтобы объяснить такую простую вещь, как чувство.

— Надеюсь, что это простое чувство ты сможешь понять и без переводчика, — улыбнулась я в ответ. — Я люблю тебя.

Тор замер на мгновение, а затем порывисто обнял меня и зарылся лицом в моих волосах.

— Наконец-то это случилось, — прошептал он.

Хотя мы с Тором наконец-то разобрались в наших романтических переживаниях, неумолимые обстоятельства вынуждали нас обратиться к боле практическим материям.

Дни уходили, приближая дату появления новых хозяев острова. И моё настроение менялось от неподдельной ярости (как назвала это Лелия, — венедетта импассионата) к праведному негодованию, затем к безрассудному отчаянию и в конце концов к безнадёжному крушению всех надежд, завершившемуся полным изнеможением. И, хотя я ежедневно советовалась с Тавишем и неустанно ломала голову над тем, как нам вырваться из цепких лап гнусного Вагабонд-клуба, ничего стоящего я так и не придумала.

При этом, во всех моих размышлениях главным соображением было то, что именно против этих людей мы заключили своё пари. Таких, как они, необходимо было разоблачить во что бы то ни стало, невзирая на связанный с этим риск.

К подобному типу дельцов относились те, кто когда-то выкинул Биби из его банка, для которого его учредители не пожалели последних, заработанных с кровью и потом грошей. Банк был создан людьми, верившими, что банкиры по роду своей деятельности обязаны будут держать слово, защищать пассивы и увеличивать активы, а не устраивать с помощью махинаций с чужими деньгами фальшивые займы для своих дружков и давать огромные взятки для сластолюбивых сенаторов. Таких деляг необходимо было ловить и выставлять для всеобщего обозрения в центре каждого города, где есть банк, вместо того, чтобы приглашать на обед в Белый Дом.

И, как это ни покажется странным, для меня по-прежнему самым наглым вызовом являлось процветание Вагабонд-клуба. Да и не только Вагабонд-клуба, к которому у меня имелись конкретные претензии, — нет, ко всем клубам подобного типа, существование которых никак не украшало наш мир. Они не заняты выполнением каких-либо услуг, не поставляли продукты, не обеспечивали хотя бы такие потребности, как совершенствование состоящих в нем членов с помощью обучения или предоставления им рекомендаций для продуктивной и значимой деятельности в обществе. Нет, эти люди объединились в своих частных клубах как раз потому, что уже считали себя самыми ценными членами общества и не желали допустить в свой круг кого-либо чужого.

Если бы целью создания Вагабонд-клуба было просто учреждение небольшого полумальчишеского товарищества, едва ли это вызвало чьё-то беспокойство. Но это так называемое братство давало возможность иметь вне стен клуба незаслуженные привилегии, и притом немалые. Последние три президента Всемирного банка, к примеру, были выбраны именно в стенах частных клубов, подобных Вагабонду. Выбор пал на них не потому, что они выделялись своей интеллигентностью, работоспособностью или высокой образованностью. Нет, они были избраны лишь потому, что являлись членами клуба!

Я прекрасно понимала, что настало время положить конец этой практике учреждать теневое правительство американской экономики, но цель была по-прежнему далека. И вот неотвратимо, как судьба, на нас надвигалась ночь, последняя ночь перед прибытием ваганбондцев. Я позвонила Тавишу, совсем не надеясь, что ему удалось раскопать какую-нибудь зацепку, с помощью которой я смогла бы разоблачить Лоренса. За две недели я дошла до такого отчаяния, что даже попросила его обзвонить своих банковских приятелей, чтобы в дружеской болтовне с ними попытаться выловить нашу «золотую рыбку».

Сегодня вечером его голос звучал особенно уныло, что вполне соответствовало моему настроению. Мы оба знали, что в десять часов утра, когда по расписанию прибудет с материка катер, все будет кончено. У нас не оставалось никакой возможности что-нибудь предпринять.

— Хоть положение наше безнадёжно, — сказал под конец Тавиш, — есть одна забавная информация, может, она немного тебя взбодрит. Я говорил с твоим секретарём (Павел всегда в курсе сплетён, что гуляют по нашему банку), ты не можешь представить себе, что приключилось с твоим прежним боссом Киви! Его забаллотировали на выборах в члены Вагабонд-клуба!

— Да неужели? — удивилась я. — И как только такое могло произойти?

— .Конечно, он мог не пройти во время секретного голосования за принятие его в клуб, — пояснил Тавиш. — Но до Павла дошли слухи, что Лоренс заранее расстроил голосование.

— Не может быть, — не поверила я. — Я точно знаю, что именно Лоренс был его единственным спонсором. Ты ведь не назовёшь его человеком, который меняет своё мнение перед, самым финишем?

— Точно так же думает и Киви, — сказал Тавиш. — Ты не представляешь, что он вытворяет. Павел сказал, что он несколько дней с утра до ночи просидел взаперти у себя в кабинете, напялив зеркальные очки и брызгая слюной от бешенства! И теперь уже никто не уверен в том, что останется ли он преемником Лоренса в Бэнкс. Меня очень утешило бы известие, что Карпа депортировали в Германию!

Мы ещё немного посмеялись и повесили трубки, при творившись, что наше настроение улучшилось, хотя ни он, ни я на самом деле не ощущали этого. Я пообещала Тавишу позвонить на следующий день и зачитать наш некролог, как только станет известно его содержание.

Над морем во всем великолепии поднималось солнце, освещая утро этого ужасного дня, заставляя волны сверкать так, что на ум невольно приходила известная притча про бисер, размётанный перед свиньями.