Путешествие дилетантов - Булат Окуджава

«…март 29…

По Неве пошел лед, рановато, но бурно. Не было б беды! Во всем Петербурге не удалось найти ни госпожи Тучковой, ни Калерии, ни самого господина Ладимировского вместе с его рысаками. Единственное, что удалось узнать с помощью Амилахвари, так это о длительном и внезапном отпуске по болезни, который взял статский советник в почтовом ведомстве.

Наверное, они все скопом отправились вслед за Лавинией, чтобы караулить ее по очереди, не считая полка гренадер, артиллерийской батареи и искусников саперов.

Не я, а Амиран Амилахвари обезумел и нанял двух угрюмых прощелыг, которые за щедрое вознаграждение носятся по Петербургу и вынюхивают без всякой надежды на успех.

Я слышу звон цепей и голоса мучителей господина ван Шонховена. Мой друг, вероятно, прав. Мне следовало бы быть решительней, хоть здесь, в этом хоть как-то себя проявить, в конце концов, я сам вожделею к неведомому пространству, так что же?..

Действительно, что же?.. Боюсь говорить о любви. Теперь, после всего, боюсь. С меня станет. Ужели я могу отречься? Я стараюсь быть хладнокровнее, сдержаннее. Когда тебе вверяют свою судьбу, следует несколько поступиться привычками прежних лет. Нет, князь Сергей Васильевич, развлекательная прогулка не предстоит вам. Я предчувствую тяготы и печали. И хоть однажды в жизни… Да возьмите же себя в руки… Да позвольте себе пренебречь слабостями, и нерешительностью, и робостью этого немолодого преступника с лошадиным лицом, в очках… И хоть раз в жизни… Да заставьте его, наконец, протянуть руку помощи другому… Да помолчите вы о своих чувствах, не расточайте слов! Не считайте выгод. Твердо и мужественно примите решение. Что же до любви, не нам решать, какая она. Вы только не остыньте, не ослабейте, не предайте с изяществом… Хоть раз в жизни…»

«…апрель 18…

Это уже совсем невероятно! Рассказываю по порядку. Нынче утром меня разбудили, и я с радостью и ужасом узнал, что меня спрашивает госпожа Тучкова. С ужасом потому, что кому приятно встречаться с ведьмой, пусть даже самой современной, после всего, что было; а с радостью потому, что она жива, в Петербурге и я могу прикрутить ее ремнями к скамье и сечь до тех пор, покуда она или раскроет мне местопребывание дочери, или испустит дух, и одной ведьмой будет меньше. Велю препроводить ее в ротонду, в пыль и запустение. Затем спускаюсь сам. Вот волчица! Ну хоть бы полюбопытствовала, какова судьба Сапеги… Ни слова. Как будто видит меня впервые. О, эти нынешние волчицы! Тем, минувшим, ничего не стоило упасть в обморок, всплеснуть руками, залиться краской до самого пупа. Эта же и бровью не пошевелила.

Она. Милостивый государь, крайние обстоятельства вынудили меня потревожить вас в столь раннее время.

Я. Прошу вас, присядьте, сударыня. Афанасий, смахни пыль!.. Чем могу служить?

Она. Я вдова генерала Тучкова. Впрочем, это не имеет значения. Если вы не запамятовали, князь, в давние времена, лет, верно, семь-восемь тому, некий маленький мальчик захаживал в ваш дом (не понимаю, что его привлекало), маленький мальчик с игрушечной саблей…

Я. С мечом.

Она. Ну конечно же! Вы вспомнили? Вы помните о нем?

Я. Нет, нисколько.

Она. Вы же только что…

Я. Это случайность… Мальчика не было, сударыня. Не было, готов поклясться.

Она. Мальчика действительно не было, ибо это девочка наряжалась мальчиком… Во всяком случае, суть заключена в том, что эта девочка тайком приходила в этот дом (впрочем, я не настаиваю… может быть, и в соседский)…

Я. Скорее всего, в соседский.

Она. Скорее всего, в соседский… Да, да. Так вот -позвольте, князь, рассказать вам очень короткую историю, ибо мне хотелось бы видеть вас в качестве посредника в моем споре с вашим соседом, ввести вас в курс дела, так сказать, ежели вы утверждаете, что мальчик, то есть девочка, не к вам приходила, а именно к вашему соседу… Так вот, князь, в том доме, который мы с вами имеем в виду, жил один человек – немолодой, развратный и большой эгоист. О нем ходили слухи один ужаснее другого. Поговаривали, например, что он соблазнял молоденьких неискушенных дурочек, а затем с помощью своего преданного слуги топил их в Неве; что он добивался взаимности у некоторых знатных дам, женился на них, а затем, получив их имения в собственность, расправлялся со своими жертвами с помощью самых ужасных средств; что в его доме собирались самые отъявленные карбонарии, и тогда уже не юным дурочкам грозила гибель, а городам и государствам… Конечно, слухи есть слухи, – она хохотнула, – однако кое-что все-таки за этим домом водилось, и вы должны были бы слышать об этом по-соседски… Так вот, мать этой девочки поклялась, что ноги ее дочери не будет в этом доме, а мать этой девочки, нужно вам сказать, милостивый государь, слов на ветер никогда не бросала, знала себе цену, ибо природа щедро одарила ее даром предвидения и вообще она была колдунья; однако одной клятвы было мало во всей этой истории, ибо девочка походила на мать упрямством, непреклонностью, своеволием, но если эти черты в матери служили ей средством добиваться лучшей судьбы для дочери, то в дочери они выглядели зловеще. Вы, князь, человек в высшей степени благородный, несомненно, понимаете страдания матери, – тут она снова хохотнула, – однако материнские запреты были бессильны, и тогда появился человек, богатый, красивый, сильный, правда не знатный, но с хорошими возможностями, и мать твердо решила спасать свое заблудшее дитя. Не скрою, князь, помешательство дочери, которое она именовала любовью, не прекратилось, но уж замужнюю даму, князь, всегда легче приструнить, не правда ли? Всегда есть способы, всякие сдерживающие средства… – И она хохотнула снова, хотя это уже напоминало всхлипывание. – Почему я рассказываю это вам? Дело в том, милостивый государь, что судьба этих двух дам мне небезразлична, и я хотела бы, чтобы вы намекнули вашему соседу, что все его ухищрения напрасны, ибо мать полна такого энтузиазма, и решительности, и такого отчаяния, что страшно подумать…

Тут я разозлился не на шутку и сказал, что молва о моем соседе сильно преувеличена и что мой сосед обладает такой неслыханной настойчивостью и неумолимостью, что ежели и он любит юную дочь той самой колдуньи, то вряд ли он потерпит, чтобы предметом его любви помыкали, чтобы над ним насильничали и своевольничали, а попытки упрятать молодую женщину до добра не доведут, это уж определенно…

Она. Так вы полагаете, что это чудовище не откажется от своих грязных намерений?

Я. Я убежден, сударыня. С любовью, сударыня, шутки плохи.

Она даже позеленела при этих словах, и некий вензель, который она выводила пальцем на пыльной поверхности ломберного столика, превратился в замысловатый узор.

– Какая ужасная пыль, – сказала она, сдерживая слезы, словно жалея меня, – как можно так жить?

Пришлось запить ее посещение».

«…апреля 22…

Оказывается, весна! Она всегда споспешествовала удачам. В этой суете я и не заметил, как она пришла и утвердилась. Все стало проще и понятней. А вот и первая ласточка: Амирановы прощелыги сообщили, что Ладимировские вернулись в Петербург как ни в чем не бывало и продолжают прежнюю жизнь, если не считать заточения Лавинии. Но это уже полбеды. Анета вызвалась заехать к ним. Может быть, что-нибудь и прояснится».

«…апреля 24…

Удача! Удача! Наконец-то после столь долгого молчания несколько строк от Лавинии: «Готова пасть в ножки Анне Михайловне за ее доброту. Снова она. Я истосковалась по Вам, меня измучили, где же выход? Я одна во всем виновата, да теперь сетовать бесполезно. Ну хоть под окнами пройдитесь, я погляжу на Вас… Теперь меня к Вам не подпустят ближайшие сто лет. Maman пишет слезную жалобу Наследнику. И от этого всего можно было бы прийти в отчаяние, если б не глухая тайная надежда, что бог милостив и что-то произойдет».

Бог милостив. Ждать невозможно. Сто лет… Какие там сто лет! Десять – вот что, пожалуй, еще осталось. По прошествии этого срока будет страшно спросить себя самого: что же ты предпринял, чтобы исправить несправедливую волю судьбы? За все, за все дан мне был господин ван Шонховен. Он мой с тех давних, незапамятных времен! Ждать невозможно! Пока весна, пока есть силы, и, пусть жалкие, остатки человеческого достоинства, и крохотная надежда спастись, следует этим воспользоваться. Никаких фантазий. О Анета, пророчица, кладезь надежд, друг, сводня, будь благословенна во все времена! Я тут же отправил Лавинии записку: «Единственное спасение – бегство. Далеко, навсегда. Если Вы в силах, напишите. Я все приготовлю».

«…апреля 26…