Несостоявшийся проект (Сборник) - Александр Зиновьев

Принято считать, будто Сталин вульгаризировал марксизм. Но поставьте такой вопрос: что нового внесли в марксизм советские идеологи после смерти Сталина, если отбросить их словоблудие и несущественные пустяки? О вульгаризации можно говорить, если первоисточники суть вершины (или глубины?) премудрости. Но если рассмотреть эти первоисточники с точки зрения строгих научных критериев, то обнаружится, что и вульгаризировать-то нечего было. Было что очищать от словесной шелухи. Было кое-что, чему можно было придать удобоваримый вид, пересказав нормальным человеческим языком. Но вульгаризировать?! Сочинения Сталина (или приписываемые Сталину) и явились той живой мышью, которую родила гора заумных текстов марксизма. Из последних для нужд великой идеологической революции просто нельзя было выжать больше.

Идеология вместо религии. Общеизвестно, какая настойчивая и ожесточенная борьба против религии и церкви велась в Советском Союзе после революции. Почему? По меньшей мере наивно рассматривать это просто как проявление беспричинной злобности, глупости и прочих отрицательных качеств деятелей революции и строителей нового общества. Причины для этого были, причем самые глубокие и серьезные с точки зрения хода истории. Это была не криминальная операция группы злодеев, а грандиозный исторический процесс. Указать на эти причины – не значит оправдать историю. История не нуждается ни в каком оправдании. Она проходит, игнорируя всякие морализаторские оценки ее событий и результатов, и нам остается лишь ломать голову над тем, как и почему это случилось.

Было бы также недостаточно объяснять эту борьбу против религии и церкви тем, что последние оказались на стороне контрреволюции и что вожди революции организовали эту борьбу в угоду марксистской доктрине относительно религии. На религию и церковь действительно были обрушены репрессии «сверху». Марксистская доктрина действительно сыграла какую-то роль в деятельности отдельных людей. Но дело не столько в этом и даже в каком-то смысле совсем не в этом. Это лишь поверхность исторического процесса, его пена, а не глубинный поток. Дело тут главным образом в том, что массы населения, совершенно незнакомые с марксистской или иной доктриной, сами и с ликованием ринулись в безбожие как в новую религию, сулившую им рай на земле и в ближайшем будущем. Более того, они ринулись в безбожие даже не ради этого рая, в который они в глубине души никогда не верили, а ради самого безбожия как такового. Это была трагедия для многих людей. Но для еще большего числа людей это был беспрецедентный в истории человечества праздник освобождения от пут религии. Какую бы великую историческую роль религия ни играла, она играла эту роль, накладывая на людей тяжелые обязательства и ограничения на их поведение. Религия действительно давала людям то, на что она и претендовала, но она при этом взваливала на людей тяжелый груз и служила средством их порабощения. Подобно тому как многомиллионные массы населения в революцию и в Гражданскую войну сбросили путы социального гнета, игнорируя все их позитивное значение и не имея ни малейшего представления о том социальном закрепощении, которое их ожидало в будущем, они в последующий мирный период сбросили путы религиозного духовного гнета, даже не подозревая о том, какого рода духовное закрепощение идет ему на смену. Новое закрепощение приходило к ним прежде всего как освобождение от старого, которое, согласно законам массовой психологии, воспринимается как наихудшее. Массы населения сами шли навстречу насилию и обману сверху. Они стимулировали его, становились его носителями и исполнителями. Без поддержки населения власти не смогли бы добиться такой блистательной и стремительной победы над религией, прораставшей в душах людей в течение многих столетий. Репрессии и обман «сверху» означали в тех условиях организацию самих масс на эти репрессии и этот обман.

Но это было не только насилие и самонасилие, не только обман, самообман. Чтобы новое общество, рожденное революцией, выжило и укрепилось, оно должно было определенным образом перевоспитать и воспитать многомиллионные массы населения, оно должно было породить многие миллионы более или менее образованных людей, способных хотя бы на самом минимальном уровне выполнять бесчисленные и разнообразные функции в обществе, начиная от простых рабочих и кончая государственными руководителями всех рангов и профилей. Коммунистическая идеология должна была в этом беспрецедентном в истории социальном, культурном и духовном перевороте сыграть решающую роль. Религия и церковь, доставшиеся в наследство от прошлого, разрушенного революцией социального устройства, встали на пути этого переворота как одно из главных препятствий. Началась битва за души и умы масс населения. Коммунистическая идеология должна была занять в обществе то место, какое до революции занимала религия, причем всемерно и всесторонне расширить и усилить эту роль. Идеология и религия в коммунистическом обществе принципиально непримиримы. Религия прививает людям определенное мировоззрение и определенные формы поведения, которые вступают в конфликт с идеологией коммунизма и формами поведения, какие требуются от граждан нарождающегося нового общества. В коммунистическом обществе складывается такой строй жизни людей и такой тип человека, что старые формы религии оказываются просто неадекватными им. Это обстоятельство в гораздо большей мере способствовало упадку православия в Советской России, чем гонения властей. Последние сами опирались на это обстоятельство. В результате получилось так, что самая активная, самая образованная, творческая часть населения страны стала нерелигиозной (атеистической) не из страха наказания (хотя и это сыграло свою роль), а главным образом добровольно, в силу новых условий жизни и образования.

Русский коммунизм

Хрущевский период. Сталин умер. Но в стране ничто не изменилось как непосредственное следствие его смерти. Те изменения, которые происходили в стране, были независимы от Сталина и его смерти. Они начались при Сталине. Формальные преобразования высших органов власти еще при жизни Сталина нисколько не меняли существа власти. После смерти Сталина они были ликвидированы, была восстановлена прежняя структура высших органов власти, что тоже не изменило ничего по существу.

Сталин умер, но остались сталинисты и образ жизни, сложившийся при нем. А сталинисты – это не горстка высших партийных руководителей, а сотни тысяч (если не миллионы) начальников и начальничков на всех постах грандиозной системы власти, сотни тысяч активистов во всех учреждениях и предприятиях страны. Годы 1953–1956 превратились в годы ожесточенной борьбы с этим наследием Сталина. По форме это не была борьба, открыто направленная против сталинизма. Никакой определенной линии фронта и никакого четкого размежевания лагерей не было. Борьба проходила в форме бесчисленных стычек по мелочам – по поводу кандидатур в партийные и комсомольские бюро, назначения на должности, присвоения званий и т. д. Но по существу это была борьба против негативных явлений сталинского периода и сталинского режима. Вот некоторые особенности этой борьбы. Бывшие сталинисты все, за редким исключением, перекрасились в антисталинистов или по крайней мере перестали заявлять о себе как о сталинистах. Лишь немногие потеряли посты и власть или были понижены. Большинство остались. Многие даже сделали дальнейшие успешные шаги в карьере. Эта борьба происходила главным образом как перерождение массы сталинистов в новую форму, соответствующую духу времени. Но происходило это под давлением массы антисталинистов, которые отчасти открыто стали проявлять свои прежние тайные настроения, но главным образом появились теперь, в новых условиях, когда исчезла острая опасность быть антисталинистом и когда роль борца против сталинизма становилась более или менее привлекательной. Это не значит, что эта роль не имела своих неприятных последствий. Но эти последствия уже не были такими, какими они могли быть ранее. Антисталинистское давление снизу становилось таким, что с ним нельзя уже было не считаться. Никакой четкой линии фронта в борьбе, повторяю, не было. Она была распылена на бесчисленное множество стычек по конкретным проблемам, каждая из которых по отдельности была пустяковой, но сумма которых составила проблему грандиозного исторического перелома. В этой борьбе порою бывшие сталинисты поступали как смелые критики отживших порядков, а антисталинисты выступали как реакционеры. Имела место мешанина слов, действий и настроений. Но в ней вырисовывалась определенная направленность, результировавшаяся потом в решениях XX съезда партии. Борьба шла внутри партийных организаций и органов власти и управления, что было не делом случая, а проявлением сущности самого социального строя, его структуры, роли упомянутых феноменов.