Русские инородные сказки - 6 - Макс Фрай

— Мы все в это верим! — возгласил юноша. — И любой, кто поверит в Иисуса как в Спасителя, будет им спасен!

— Ну, здорово! — протянул кореец. — А что ты сделаешь ради Иисуса?

— Все, — сказал юноша. — Все, что не есть грех.

— А, — сказал кореец. Он отошел в сторону на шажок, качнулся взад-вперед и вдруг встал на руки. Огромные, похожие на бревна ноги в синих штанинах, закачались на фоне памятника «Стерегущему», круглое лицо весело сжимало и разжимало кожу вокруг прорезей глаз.

— Ну что? — сказал кореец, продолжая стоять на руках. — А так ты можешь?

Юноша чуть смутился, но улыбка продолжала лепиться к его лицу.

— Не всем даны равные таланты, брат, — сказал он.

— А что еще он мог сказать? — обратился молодой папаша к молодой мамаше.

— Я ставлю на корейца, — отозвалась она.

И поймала ребенка, пытавшегося уползти слишком далеко, за ногу.

Кореец выгнулся и прыгнул. Он сделал сальто грациознее, чем народный артист в цирке, после чего выпрямился, послал публике воздушный поцелуй и сорвал овации.

— А так ты можешь? — закричал он. — Ну, ты можешь так сделать ради Иисуса?

— Во дает! — гаркнули из стайки молодых людей.

— Браво! — неожиданно для самой себя завизжала одна из задумчивых девиц.

— Если Иисус сочтет нужным, чтобы я ради него стоял на голове, он даст мне это умение, — убежденно проговорил молодой человек в пиджаке.

Кореец продолжал хохотать.

— Ты не понял! — крикнул он. — Ты не понял! Я стою на голове не ради Иисуса! Я просто стою на голове!

— А какой в этом смысл? — спросил юноша.

— А какой вообще во всем смысл? — удивился кореец. Он вдруг сделался серьезным. — Ты видишь смысл?

— Да, — сказал юноша.

— Покажи.

— Что?

— Смысл! Если ты его видишь, значит, ты можешь его показать.

— Смысл невидим, но я его вижу…

Кореец в знак протеста прошелся «колесом». Он желал возражать юноше в пиджаке — и делал это с максимальной выразительностью. Бомжеватые пьянчуги глянули в его сторону со снисходительным интересом. Больше всего их занимал вопрос: заодно этот кореец со всеми прочими занудами — или он сам по себе.

— А под конец тоже завопит: «Иисус любит тебя», и на том — финиш, — высказался один и нацедил в пластиковый стакан еще винца.

Это были очень респектабельные в своем роде пьянчуги. Некоторым из прилично одетых завсегдатаев парка стоило бы поучиться у них изысканности манер.

— Давай! Брюс Ли! Сделай его! — заорали, подбадривая корейца, ребята из клубившейся стайки. — Ура! Даешь Шао-линь!

Молодой человек в пиджаке приблизился к корейцу и сквозь зубы проговорил:

— Слушайте, уйдите. Вы срываете мероприятие.

— Да? — сказал кореец. И безошибочно обернулся в сторону Камилло, который вытащил откуда-то из тугих джинсов мачете. — А я думал, вы тут говорите про Иисуса.

— Это и есть мероприятие.

— Вы говорите про Иисуса. Я тоже говорю про Иисуса. Где логическое противоречие? Я — глупый кореец, я очень мало знаю.

— Не прибедняйтесь, — сказал молодой человек в пиджаке. — Что вы здесь делаете?

— Я уже ответил.

— Громче! — гаркнули из компании, что сидела дальше остальных. — Ничего не слышно! К микрофону!

Кореец гибким движением переместился к микрофону и повторил:

— Я — всего лишь глупый кореец.

Эту фразу встретили одобрительным свистом и выкриками: «Брюс! Давай!»

Кореец опять подвигал мясистыми веками, похлопал губами, раздул ноздри и продолжил:

— Я много слушал разных проповедников. Я видел лам.

— «Этот зверь зовется лама, лама-дочь и лама-мама», — сказала молодая мамаша, обращаясь к своему ребенку.

Кореец покачался с носка на пятку, как будто сражаясь с желанием опять встать на голову, и показал свою фотокамеру.

— Я все время делаю снимки. Как все глупые корейцы.

— Японцы! — поправили его. — Брюс! Давай!

— Я снимаю людей, деревья, животных, дома. Но на самом деле я хочу снять Бога. Мне нужна фотокарточка Бога! Мне только говорят: Бог — там, Бог — здесь, но я не вижу никакого Бога, и моя фотокамера не видит никакого Бога. Вы говорите: «Иисус посреди нас…»

— Да, — важным тоном перебил молодой человек в пиджаке, — это сказано в Священном Писании. Где двое или трое собрались во Имя Мое, там Я…

— Ну вот, — непочтительно встрял опять кореец, не дослушав цитату. — А где он, интересно бы знать? Можно посмотреть на моей камере! Там нет Иисуса! Значит, и посреди вас его нет! Но где же он, в таком случае?

— Послушайте, — снова попытался урезонить корейца юноша в пиджаке, — вы мешаете…

— Дешевый фигляр! — взорвалась девушка, изображавшая в спектакле «душу».

Кореец грациозно повернулся на носке и оказался лицом к лицу с нею.

— А вы разве нет? — любезно осведомился он. — Разве вы — не фигляр? Вы говорите: мы покажем вам Бога. Ну так и покажите! Где вы его прячете? Или он сам от вас спрятался?

— Глупости, — проговорила одна из задумчивых девиц, глядя в пространство. — Бог — во всем. В листве, в птицах…

— Это пантеизм, — отозвалась другая задумчивая девица, также созерцая пространство, однако другой его сектор, дабы не пересекаться с собеседницей взглядом и при случае сделать вид, что и беседы-то никакой не возникало.

— Что дурного в пантеизме? — высокомерно молвила первая девица.

— Только то, что он ересь, — отозвалась вторая.

После чего обе мысленно благословили свое решение не встречаться глазами.

Камилло и девушки из числа проповедников начали сворачивать оборудование. Кореец наблюдал за тем, как из-под его носа уносят микрофон, а затем неожиданно взмахнул руками. Над парком пронесся скрежет, в воздухе разлетелись искры, похожие на фейерверк, темная громада «Стерегущего» озарилась праздничными огнями… Кореец исчез. На том месте, где он только что стоял, выгорел аккуратный кружок в траве.

— Да, это сила, — признал один из пьяниц и взялся за пластиковый стаканчик с вином, однако тотчас с проклятьем выронил его и уставился на свои пальцы возмущенно, как бы намереваясь спросить у них: какого черта они его предали?! Его, своего доброго хозяина, который каждому из них придал кривоватую татуировку: буквы К, О, Л, Я — и Н на мизинце!

Не один только КОЛЯН испытал потрясение в тот странный миг. По всем газонам волной пробежали чихание, кашель, недовольные вопли и сдавленные стоны: пиво, вино, все коктейли и даже водка «Абсолют», которая украдкой скрашивала досуг бродячего поэта, — все они превратились в воду.