Суровые времена. Тьма - Глен Кук

Отчего это я поверил нашему недомерку сейчас, если не поверил, когда он говорил мне об этом?

И тут перед глазами моими на миг появилось видение: Одноглазый мчится сквозь ночь, спасаясь от настигающей его клыкастой смерти… Видение было предельно четким, словно настоящее воспоминание.

— Я помню ее. Действительно, задачка… Каштан Шед должен был позаботиться о ней, пока у него еще был шанс…

— Очевидно, она хочет рассчитаться с нами за Меняющего Облик. Возможно также, что она просто навечно осталась в облике форвалаки. Это, наверное, кого угодно разозлило бы. Но, если хочешь знать мое частное мнение, я считаю, что она — только повод. Им не хотелось двигаться с места, потому что иначе пришлось бы кое-что бросить.

— Что именно?

Я пожал плечами:

— Ты же знаешь Гоблина с Одноглазым. У них были месяцы на воровство и разные торговые махинации.

— Так. Теперь давай о Могабе.

Вот и до самого мрачного дошло…

Прежде чем я закончил рассказ, даже подлый Зиндху проникся презрением к нарам.

— Ну, я положу этому конец. Хочешь доставить письмо Могабе?

Я оглянулся. Нет, за моей спиной никого не было, стало быть, вопрос адресовался мне.

— Шутишь? Разве что подчиняясь приказу. И то не известно, подчинюсь ли. Могабе нужна моя голова. Не говоря уж о сердце и печенке на завтрак. Он же совсем с ума сошел. Может и тебя не постесняться.

— Ладно, пошлем кого-нибудь другого.

— Хорошая мысль.

— Я могу, — вызвался Лебедь.

И они тут же заспорили с Мотором. Очевидно, Лебедь хотел что-то доказать самому себе, а Корди был уверен, что не стоит утруждаться.

83

Мое положение в лагере резко изменилось. В одночасье я перестал числиться пленным и получил возможность делать все, что считал полезным для общего блага.

Вот разве что только в шатре было холодно. Все, что осталось мне на память о Сари и нюень бао, это нефритовый амулет, снятый Сари с руки Хонь Тэй, когда мы выносили детей из их квартала в ту кровавую ночь.

— Ну закончил? — раздраженно спросил Костоправ, найдя меня сидящим возле шатра и работающим над знаменем.

Я показал, что у меня вышло.

— Хорошо?

— Замечательно. Ты готов?

— Как никогда.

Я коснулся нефритового амулета:

— Значит, к ней у тебя отношение особое…

— Более чем.

— Мне нужно знать об этом народе все.

— Как-нибудь расскажу.

Пройдя через холмы, мы спустились к берегу. На воде уже покачивалась довольно большая ладья. Солдатам Ножа, не сумевшим провести ее сюда по ирригационному каналу из ближайшей реки, пришлось перетаскивать судно волоком. Мы со Стариком заняли позицию на приметном бугорке. Я развернул знамя. Его-то точно увидят из города, даже если не узнают нас.

Значит, Могаба желал знать, где знамя? Теперь сам увидит.

Пока ладья пересекала озеро и возвращалась, мы с Костоправом рассуждали о том, отчего Могабу и Госпожу так тянет к главенствованию.

— О! Похоже, Лебедь сделал все как надо. Ты можешь разглядеть, что там?

— Похоже, кто-то черный в ладье…

Этот кто-то оказался Зиндабом.

— Он всегда был с нами честен, — сказал я. — Насколько это было возможно, находясь у Могабы в подчинении. Очиба, Изи и кое-кто еще тоже были не так уж плохи. Однако приказам — подчинялись.

Зиндаб ступил на берег. Костоправ отсалютовал ему. Тот неуверенно отсалютовал в ответ, вопросительно глядя на меня. Я лишь пожал плечами. Пусть думает сам; я и представления не имею, к чему все клонится.

Зиндаб убедился, что перед ним — настоящий капитан. Удовлетворившись этим, он предложил:

— Давай отойдем и поговорим.

Старик подал мне знак оставить их наедине. Обойдя бугорок, они присели на камень. Говорили они довольно долго, ни разу не повысив голосов. Наконец Зиндаб поднялся и пошел обратно к ладье, словно бы обремененный неимоверной тяжестью.

— В чем дело? — спросил я у Старика, — Похоже, ко всем напастям, пережитым в осаду, он еще и состарился разом на двадцать лет.

— Это — старость сердца, Мурген. И с тобой произошло бы то же, почувствуй ты себя морально обязанным предать человека, бывшего твоим другом с самого детства.

— Что?

Но он не стал продолжать.

— Мы отправляемся туда. Хочу взглянуть Могабе в глаза.

В голову мне моментально пришла уйма доводов против. Но высказывать их я не стал — все равно не будет слушать.

— Только не я.

Меня передернуло. По спине пробежал мерзкий холодок — так, говорят, бывает, если кто-нибудь пройдет по твоей могиле.

Взгляд Костоправа сделался жестким. Я с силой воткнул древко копья в землю, словно бы говоря: «С места не тронусь!»

Он что-то буркнул себе под нос и пошел к ладье. Эта тварь, Зиндху, появился, словно из-под земли, и присоединился к отплывающим. Интересно, много ему удалось подслушать из беседы Ворчуна с Зиндабом? Скорее всего, ни слова. Старик наверняка говорил на диалекте Самоцветных городов.

Как только ладья отошла от берега на порядочное расстояние, я присел на землю подле знамени, сжал в руке древко и принялся размышлять, что Же внушило мне такое нежелание плыть с капитаном.

84

Припадков у меня больше не было, и потому я перестал остерегаться. Следующий подкрался хитро и незаметно, прикинувшись простой ленивой дремотой. Я смотрел в сторону Деджагора, но больше не видел его. Я размышлял о молодой женщине, вошедшей в мою жизнь, и старой, что покинула ее. Мне здорово не хватало Сари и столь серьезного То Тана…

Белая ворона, усевшись на перекладину древка знамени, каркнула на меня. Я не обращал на нее внимания.

Я стоял на краю ослепительно сияющего золотом пшеничного поля. В центре его торчал потрескавшийся, искореженный черный пень, вокруг которого кишмя кишели, бранились вороны. Вдали, в нескольких днях пути от меня, блестели на солнце чудесные башни Вершины. Я узнал их сразу, хоть и не понял почему.

Внезапно вороны взвились в воздух, описали круг над полем и полетели к Вершине, выстроившись совсем не по-вороньи. Белая осталась на месте и продолжала кружить неподалеку.

Пень засиял черным глянцем. Чары поблекли.

На месте пня стояла женщина, очень похожая на Госпожу, только еще прекраснее. Казалось, она смотрела прямо сквозь меня. Или же на меня и внутрь меня… На губах ее играла порочная, игривая, соблазнительная и, пожалуй, даже безумная улыбка. Белая ворона тут же уселась к ней на плечо.

— Не может быть…

Улыбка ее рассыпалась осколками смеха.

Если только я не полный и окончательный безумец, то это могла быть только одна женщина. Умершая задолго до того, как я записался в Отряд.