Крик души - Екатерина Владимирова

И в тот момент, когда, казалось, вот-вот раздастся уничтожающий взрыв, Даша наклонилась к Олегу, дернув того за рукав, и опустила глаза.

— Дядя Олег, — пробормотала она, начиная краснеть, — а можно мне… в туалет?

Мужчина встрепенулся, словно очнувшись от своих мыслей, посмотрел на нее завороженно и привстал.

— Ну, конечно, малышка, — сказал он, взяв ее за руку. — Прошу нас извинить…

Даша доверчиво протянула ему свою ладошку, а когда они встали из-за стола, услышала в спину.

— Пап, я не хотел… — извиняющийся тон, раскаивающийся. — Правда, не хотел!.. Прости.

Олег обернулся к сыну полубоком, снабдил его коротким взглядом и кивнул.

— Мы скоро придем.

Тот день что-то изменил в их отношениях. До отлета в Москву оставалось всего пять дней, и Антон, по всей видимости, чувствовавший свою вину перед отцом, старался всеми силами сломить стену, возникшую между ними. И, казалось бы, получилось, Олег понял, простил, но что-то по-прежнему было не так.

И когда, уже в аэропорту, они прощались, Даша ощущала парящую в зимнем воздухе напряженность.

Отец с сыном обнялись, Антон долго не хотел разжимать объятий, словно все еще чувствуя что-то такое, что отравило душу, но Олег отстранился от парня, заглянул тому в глаза, что-то тихо сказал, коротко улыбнувшись грустной улыбкой, и двинулся к своей малышке. Она уже ждала его.

Сжал в руке маленькую ладонь и, низко наклонившись к Даше, заглянул ей в глаза.

— Ты лучшая девочка на свете, — уверенно сказал он, погладив ее по красной от холода щеке. — Лучшая, запомни это, что бы ни говорили тебе другие. Не позволяй кому-либо думать иначе. Никогда.

Она запомнила эти его слова. Что-то такое звучало в них, что заставило ее к ним прислушаться.

Но отчего-то было грустно и тревожно. Что-то важное Олег с Антоном потеряли в Лондоне. То, чего так и не смогли вернуть после. Доверие.

Весна, пришедшая вслед за морозной и переменчивой зимой, протекла мирно и неспешно, неторопливо передвигаясь от одного месяца к другому, ничем, в общем-то, не выделяясь. Июнь же принес с собой не только лето и начало школьных каникул у Даши, но и долгожданное тепло, которое ждала Москва.

И летом, в начале июля, они с Олегом отправились в Калининград.

Она могла бы и отказаться, дядя Олег сразу сказал ей об этом. Но она была согласна ехать. Ради Юрки. Чувствовала невыразимую словами потребность вновь оказаться рядом с ним. Ведь ей даже не разрешили с ним попрощаться! И это чувство незавершенности не покидало ее, все те годы, что она жила без него, с каждым новым днем заново переживая потерю.

Он был таким маленьким, таким беззащитным, совсем кроха…

Она должна была заботиться о нем и оберегать, вылечить. Но не оберегла, не защитила.

И, когда они с Олегом спустились к кладбищу, миновав старый, по-прежнему забитый досками дом, остановились у могилки Юрки, заросшей густой травой, у Олега из груди вырвался разочарованный вздох.

Болезненно сжалось сердце при виде взгляда, которым окинула последнее «пристанище» брата Даша. Сколько нежности и сестринской любви, смешанной с досадой, болью и отчаянием, читал он на ее лице!

Поток кружащихся ноющих мошек вонзились в грудь наконечником отравлены стрел.

— Ты скучаешь по нему, ведь правда? — тихо спросил Олег, тронув девочку за плечо.

Даша вздрогнула, почувствовав это легкое прикосновение, но не обернулась к нему, сжалась, напряглась и молчала. Не произнесла ни слова. Стеклянными глазами смотрела на заросшую травой могилку брата и стискивала зубы, чтобы не зарыдать.

Его никто так и не навестил за эти годы. Никто так и не пришел…

Сердце ее разрывалось от боли, и слова не могли сорваться с губ, даже если бы она захотела что-либо произнести. Но она не хотела. Она хотела молчать, чувствуя это духовное единение с человеком, которого любила больше кого-либо в этом мире.

А профессор Вересов, глядя на девичьи скованные, словно под тяжестью вины, подрагивающие плечи, и напряженную спину, понимал, что не имеет права вмешиваться в это немое общение сестры с братом. А потому, касаясь онемевшими пальцами темных волос девочки, и заправляя локоны за уши, тоже молчал.

— Да, — проговорила она, наконец, после продолжительного молчания. — Я очень скучаю по нему.

— Я понимаю… — прошептал Олег сухими губами.

— Особенно по ночам, — продолжила Даша, не отрывая взгляда от заросшего травой холмика.

Сейчас она не была ребенком, которому едва исполнилось одиннадцать. Она была взрослой девочкой, которая испила в этой жизни такую огромную чашу горечи, которой захлебнулись бы очень многие. Горше становилось от осознания подобной несправедливости, и Олегу нечего было сказать, чтобы ее успокоить.

Они пробыли на кладбище больше часа, а, когда, неспешно возвращаясь назад, Олег предложил зайти в кафе, чтобы пообедать, Даша равнодушно пожала плечами, не поднимая головы.

Грустит. Скучает. Тоскует по брату. Винит себя в его смерти?..

Олег горько вздохнул, понимая, что с этим сделать не сможет ничего. Он смог увезти ее из этого ада, смог дать ей те нежность и ласку, поддержку и опору, которых она была лишена. Смог погрузить ее в ту атмосферу добра и любви, которые были ей нужны. Но он так и не смог, да и не смог бы никогда вырвать раненое, сжимающееся кричащей болью сердце из ее груди. А оно помнило и не забывало того, что было. И никогда не забудет. Может быть, через годы, когда боль от потери немного притупится… Но не сейчас. Рано. Еще слишком рано.

— Дядя Олег, — проговорила девочка, впервые с тех пор, как они покинули кладбище, — а пойдемте на площадь, — попросила она, не поднимая головы. — Можно?

Сглотнув, Олег в замешательстве кивнул. Он никогда бы не подумал, что она захочет отправиться туда. Этот маршрут он хотел исключить из своей поездки в Калининград. Чтобы не бередить не зажившие раны истерзанной когда-то души. Но ее просьбу он не мог оставить без внимания.

— Да, конечно, малышка, — сипло выговорил он. — Конечно, пойдем на площадь.

Она кивнула, ничего не сказала больше и, отвернувшись от мужчины, поджала губы.

О чем она думала в этот момент? Какие мысли терзали ее мозг? Такая маленькая, но такая взрослая!

У Олега сердце разрывалось, когда он вспоминал, какие ужасы ей пришлось испытать за девять лет.

И это не испортило ее. Кто бы мог подумать?! Она должна была бы озлобиться, возненавидеть это мир, принесший ей лишь страдания, но ее сердце, чистое сердце ангела, как и прежде, было открыто для любви и добра, которое она готова принимать и отдавать. Но лишь тем, кто, по ее мнению, это заслужил.