Том 2 - Валентин Овечкин

Была ли это просто крестьянская любовь солдат-колхозников к своей извечной земле, селу, где они родились и выросли, к земледельческому труду «на лоне природы» и нежелание менять приволье деревенской жизни на городскую тесноту и сутолоку? Вряд ли только это. Многие фронтовики еще в армии знали из писем от родных, что председателем в их колхозе работает честный, хозяйственный человек, что колхоз сразу же после освобождения от немцев пошел в гору и по трудодням люди получают столько, что ни в каком буфете не заработаешь. Образовался тоже «заколдованный круг», но совсем иного порядка, нежели в некоторых других колхозах: фронтовики возвращались из армии домой потому, что в колхозе было хорошо, а дела в колхозе еще больше улучшались оттого, что прибывало мужчин и сколачивался крепкий актив.

И в этом колхозе, как и в других, было много вдов, война и здесь оставила свои непоправимые последствия — осиротевшие семьи. Но время шло, дети, которым в начале войны было лет по шесть, семь, стали уже взрослыми людьми. Среди молодежи убыль мужчин не так была заметна. Количество свадеб в селе приближалось уже к «довоенному уровню». В подворных сельсоветских списках появилось много новых молодых семей и новых жителей, родившихся в последние годы. «Если поработать над этим вопросом, — серьезно заявил секретарь сельсовета, — то можем догнать по приросту населения, в процентном отношении, Китай».

Во «Власти Советов» Долгушин встретил немало молодежи, окончившей десять классов и оставшейся работать в колхозе. Были в колхозе и свои специалисты, окончившие техникумы: электрик, лесомелиоратор, ветфельдшер. На медпункте работала врачом местная жительница, молодая женщина, бывшая колхозница. Среди учителей средней школы были тоже «свои» колхозники. До этого Долгушин знал уже из рассказов людей и собственных наблюдений, что в некоторых случаях молодежь уходит даже из богатых колхозов. Что тому причиной? «Не единым хлебом жив человек»? Культуры мало еще в селе? Нет таких перспектив для личного роста, как в городе?

Колхоз «Власть Советов» тоже не блистал пока особенной культурой быта: не было еще в селе асфальтированных тротуаров и троллейбуса. Но то простое и небольшое, что надо было делать, чтобы молодежи, да и всем колхозникам жилось интереснее, правление колхоза делало: не жалело денег на колхозную библиотеку, на художественную самодеятельность, на клуб, на учебу колхозников. Два хороших человека, два энтузиаста — молодая девушка-библиотекарь и музыкант-любитель, заведующий сельским отделением связи, бывший полковой капельмейстер, сумели привить людям любовь к тому, чем сами увлекались. Не было в колхозе дома, где бы не читали книг, и очень много завелось среди колхозников музыкантов и певцов самого разного возраста, от школьников до дедов. В селе было два оркестра, духовой и струнный. Хор «Власти Советов» ездил на областной смотр. Был и драмкружок, участвовало в нем человек пятьдесят, ставили чуть ли не каждое воскресенье новые спектакли.

Опёнкин рассказывал Долгушину:

— Один представитель сделал нам замечание, что мы, дескать, разжигаем в колхозе собственнические тенденции — за то, что мы особое внимание обратили на помощь молодым семьям. Были у нас одинокие парни, из остатков тех семей, что разорила война, поженились, а жить в зятьях им не нравится. Все вроде как на квартире, у жинкиной родни из милости. Мы им помогли отделиться. Живите самостоятельно, собственным домом. Дали им хорошие усадьбы, выделили лесу для построек, провели несколько воскресников, гуртом поставили на ноги. Живите, укореняйтесь, будьте родоначальниками новых дворов в селе. Я этому представителю ответил, что такой вид собственности не страшен, когда колхозница свою хату белит, а муж ее по-хозяйски обносит плетнем усадьбу. То страшнее, когда все дворы разгорожены и у людей руки не поднимаются на своем же доме крышу починить.

Опёнкин был по-настоящему талантливым хозяйственником. И он не упускал возможности поторговать с выгодой на колхозном рынке, и он не прочь был использовать какую-то временную доходную «ситуацию», но никогда не строил он своих хозяйских расчетов только на этих случайных вещах.

— В первый год, как меня выбрали здесь председателем, — рассказывал он, — мы даже вениками торговали. Посеяли два гектара веничного проса, старики зимою навязали веников, а мы их продали облпотребсоюзу на пятнадцать тысяч рублей. Все годится в хозяйстве. Можно и на конопельке отхватить миллиончик, пока эта культура пользуется привилегией, можно и маком поторговать, и стригуновским луком, и махоркой. Все полезно, что в колхозную кассу полезло. Но увлекаться этим — боже упаси! А вдруг завтра по твоему примеру все колхозы нажмут на мак? И домохозяйки в городе не возрадуются, ежели на рынке, кроме мака, не будет ничего, и ты шиш получишь от своей коммерции. Нет, на это нельзя делать ставку. Если сумел сегодня взять на чем-то временном крупные деньги, надо опять же вкладывать их в развитие тех отраслей, на которых никогда не прогоришь. В животноводство надо вкладывать, в коров, в свиней! Хорошее животноводство — вот где самые верные деньги! Молоко, мясо, сало, бекон, масло — это дело вечное, всегда был спрос на эти продукты и будет.

Свои взгляды на капитальное строительство Опёнкин излагал так:

— Очень важно уловить момент, когда именно можно и нужно начинать большое строительство в колхозе. В ином колхозе не навели самого малого порядка на животноводстве, нет постоянных кадров, нет кормов, а затевают сразу строить кирпичные коровники под шифером. Ухлопают сотни тысяч, залезут по уши в долги — и никакой отдачи в хозяйстве от этого строительства. Скот стоит голодный, грязный, только и удовольствие коровам, что вода сама течет в поилки, а на асфальтированных дорожках навозу по колено, удои низкие. Как человек одевается, по порядку, — сначала наденет нижнее, потом брюки, сапоги, пиджак, так и хозяйство, по-моему, надо поднимать. Если сначала сапоги наденешь, как же потом в них штаны заправлять? Когда средств еще мало, тут-то и нужен точный расчет — куда их в первую очередь вложить, чтоб был от тех денег оборот в хозяйстве, а с того оборота уже дальше дела делать. Больно смотреть, как иной председатель, чуть войдет во власть, начинает швырять направо и налево сотнями тысяч. Без денег худо, никакой мудрец ничего не сделает без них, но и с деньгами можно по-разному обернуться. Одному председателю дай для начала двести тысяч, а другому дай миллион, и может так случиться, что первый председатель с тех двухсот тысяч через три года три миллиона наживет, а другой загонит сразу все средства в тупик, в строительство, откуда никакого оборота, так и останется при одних шиферных крышах и автопоилках. На брюхе шелк, а в брюхе щелк. Если животноводство слабое, не дает дохода, но все же какие-никакие постройки есть, скот не под открытым небом — надо о кормах позаботиться, людей хороших подобрать на фермы; те коровники, свинарники, что есть, подремонтировать, утеплить, пережить еще какое-то время под соломенными крышами, но обязательно добиться от ферм продуктивности, дохода. А с того дохода начинать уже и капитальное строительство. Но опять же, если построили образцовый коровник, надо, чтобы и удои молока поднялись, а иначе для чего же и строили его? Для красоты только? В хорошем помещении лучше условия для ухода за скотом, а от хорошего ухода должно больше продукции быть, ясное дело! Не только силос и концентраты — и шифер должен прибавку молока давать! Так надо поставить дело, чтоб и самое строительство в несколько лет окупилось повышенным доходом от животноводства. Золотое слово «оборот»! Уметь надо каждый рубль в хозяйстве истратить так, чтобы он через какое-то время колхозу трешницей, а то и пятью рублями обернулся!.. Вот и были у нас тут чудеса, когда все строительство в колхозах планировалось сверху. Дают району: построить в этом году столько-то новых коровников, свинарников, птичников, а район механически разверстывает по колхозам. Да откуда вам известно, что этим колхозам именно сейчас приспело время начинать капитальное строительство? И какое вы имеете право так грубо распоряжаться колхозными средствами? Деньги-то колхозные, правление и общее собрание колхозников — хозяин этим деньгам. Если у председателя есть голова на плечах, дайте ему самому думать этой головой! Ему на месте виднее, куда лучше вложить сейчас средства, чтобы в оборот их пустить, а не в тупик загнать, не заморозить их мертвым капиталом на много лет.

Опёнкин интересно воспитывал колхозный актив. Вот как во «Власти Советов» избирали правление — не первый год уже.

Обычно повсюду в колхозах в правление избирают всю начальствующую «головку»: бригадиров, заведующих фермами, председателя, завхоза. Получается не правление, а колхозный «генералитет». Бригадиры контролируют сами себя. Соберутся на заседание правления, и некому покритиковать их со стороны, все бригадиры связаны общей принадлежностью к «генералитету». Опёнкин предложил отступить от этих традиций. Совсем необязательно, чтобы все бригадиры были членами правления, и ни в каком уставе не записано, что правление колхоза должно состоять исключительно из руководящих лиц. Стали избирать правление из пятнадцати человек, три-четыре человека из руководства, остальные — рядовые колхозники из разных бригад и отраслей. Такой состав правления колхоза оказался более тесно связанным с массой колхозников, чем штатные «начальники», лучше знающим настроение и нужды рядовых колхозников. Член правления в бригаде не подменял бригадира, но мог, отведя в сторонку, чтоб не подрывать его авторитета, сделать ему какое-то замечание, дать совет. На заседания правления ворвалась жизнь, горячие споры, безбоязненная критика. Колхозники поправляли ошибки своих бригадиров, невзирая на их лейтенантские и майорские чины.